братской «Либерализирунг», оказывают такие почести... Впрочем, некоторые моменты очевидны. Например, в «Свободное слово» её повезли, чтобы устроить встречу с западными корреспондентами — которые, скорее всего, были вовремя извещены всё теми же любезными людьми о том, где её можно найти. Власов вспомнил о шустром Майкле Рональдсе — почему-то он был уверен, что тот подъехал к редакции первым. Увы, гадкий Микки своими капризами сорвал все планы... В таком случае, — сделал вывод Власов, — замечательные люди, принимающие фрау, должны были сделать попытку нейтрализовать мешающий фактор. То есть убрать куда-нибудь Микки. Куда?
— Вам предложили временно поселить ребёнка в какой-нибудь семье, чтобы, так сказать, развязать вам руки? — прервал он собеседницу.
— А вы проницательный человек... — в голосе Франциски прорезалась нота удивлённого уважения, — да, одна милая фрау сказала, что повсюду таскать с собой мальчика слишком жестоко, и я с этим согласилась. Вы же знаете, у Микки очень тонкая нервная организация... — тут она, похоже, вспомнила разговор в гостинице и прикусила язык. — И тогда она предложила мне помочь. Сказала, что у неё есть огромная квартира в приличном районе, где живёт её бабушка, которая обожает возиться с детьми... Она позвонила туда, и сказала, что бабушка будет очень рада... Мне пришлось долго уговаривать Микки, — вздохнула она. — Но сейчас мне и в самом деле нужно было развязать себе руки. Под вечер я, наконец, уломала его хотя бы съездить посмотреть квартиру и эту бабушку... Тот молодой человек меня подвёз. Такая милая старая женщина, — она неожиданно шмыгнула носом. — И Микки там тоже понравилось. Представляете, он сам решил остаться — один, без мамы... Всё-таки он очень смелый мальчик... Если бы я знала...
— Бабушка русская? — на всякий случай уточнил Власов.
— Что вы! Конечно, она из наших! Её зовут Берта... Берта... Забыла как дальше. Неужели я оставила бы Микки на русскую... — журналистка проглотила конец фразы, видимо, вспомнив о происхождении собеседника. Дальше рассказ фрау стал более путаным и невнятным. По её словам, она объяснила понравившейся ей бабушке, как обращаться с Микки, и предупредила, что позвонит позже. Потом всё тот же любезный молодой человек на «Запорожце» якобы порывался поужинать с ней вдвоём, но она отклонила приглашение, потому что у неё «была ещё одна важная встреча», на которую она намеревалась поехать одна, но в результате вроде бы так и не поехала. Тут фрау Галле начала темнить. По её словам, она где-то гуляла, куда-то заходила, и, по её словам, «приняла лишнего». Дальше она каким-то образом добралась до гостиницы и быстро заснула.
Фридрих решил, что фрау вряд ли осмелилась бы гулять по Москве в одиночестве. Насчёт «лишнего» фрау, скорее всего, не врёт — но вряд ли она натрескалась одна, это было бы уж слишком. Значит, она с кем-то встречалась и не хочет ему об этом рассказывать. С кем? Уж не с Рональдсом ли? Или она всё-таки нашла ниточку, ведущую к таинственному старику? Или это что-то связанное с политикой? Впрочем, Власов понимал, что сейчас он всё равно не добьётся толку, и решил слушать дальше.
Финал истории был прост. Госпожа Галле проснулась поздно и с больной головой. Кое-как приведя себя в порядок, он позвонила в квартиру, где оставила Микки. Трубку не брали. Разозлившись, она стала названивать каждые пятнадцать минут. Наконец, после часа непрерывного трезвона кто-то всё-таки снял трубку с рычага и «таким, знаете, железным голосом» сказал по-дойчски, что все арестованы. Тут она снова зарыдала, так что Власову не удалось добиться от неё точного воспроизведения фразы.
Госпожа Галле начала названивать по всем имеющимся у неё телефонам — однако друзья, столь трепетно опекавшие её накануне, как будто куда-то попрятались. Во всяком случае, трубку никто не брал. Это окончательно убедило её в том, что произошло самое страшное: она угодила в ловушку спецслужб. В полном отчаянии она позвонила Фридриху.
Власов прикинул шансы на тот или иной исход. Разумеется, в арест или похищение — во всяком случае, произведённое силами тех организаций, которые упоминала впечатлительная журналистка — он не верил. Однако какая-нибудь неожиданная пакость и в самом деле могла произойти. Исходить она могла, разумеется, только от любезных друзей фрау. Идиотская фраза про арест, правда, не вписывалась ни в какую версию. Впрочем, возможно, фрау решили как следует напугать? Похоже, с ней здесь обращаются как с дурочкой... И вполне заслуженно, — решил Фридрих.
Чем ближе они подъезжали к дому, тем больше нервничала журналистка. Когда же они въехали на саму улицу, женщина снова сжалась в комочек, всем своим видом показывая, что готова к новой истерике.
Последний разворот — остался позади большой дом, увешанный рекламой — и «BMW» вкатил в узенький слякотный проулок. За ним открылся небольшой дворик, забитый машинами.
Заглушив мотор, Власов бросил Франциске: «ждите меня здесь, если что — звоните», и, не оглядываясь, пошёл к подъезду. Госпожа Галле что-то робко пискнула вслед, но он не расслышал.
За то время, пока они ехали, с погодой произошла обычная для Москвы метаморфоза: плавно опускавшийся снег, в котором, если забыть о порождаемых им дорожных проблемах, было даже что-то элегическое, превратился в настоящую метель с резким и злым ветром. Власов поспешно достал перчатки и с удовольствием натянул их на руки, жалея, что нечем прикрыть лицо. Пожалуй, летный шлем с прозрачным забралом-экраном сгодился бы здесь в самый раз...
Дом был старым, солидным, построенным явно не вчера. Чёрную дверь из потемневшего резного дерева украшали следы снежков — видимо, резвились дети. Власов невольно вспомнил, как выглядел снег московских дворов до снегопада — грязный, ноздреватый, с желтыми потеками собачьей мочи — и его передёрнуло.
В косяк был вделан крохотный домофон с металлическими бусинками кнопок. Фридрих открыл книжку, ткнул пальцам в кнопки 2 и 3 — это был номер квартиры — и стал ждать. Домофон тихонько зачирикал. Чирикал он минуты три, потом смолк. Похоже, в квартире и впрямь никого не было.
Тем не менее, войти внутрь было необходимо. И, желательно, не вызывая подозрений.
Власов решил для начала попробовать самый простой способ, а именно официальный. Он ещё раз осмотрел панель домофона и убедился, что среди кнопочек имеется одна с изображением колокольчика: принятое во всём Райхсрауме обозначение каморки консьержки. Нажал её и приготовился ждать.
На сей раз, впрочем, ожидание было недолгим.
— Слушаю? — раздалось в домофоне.
— Я пришёл с визитом в квартиру двадцать три, — как можно вежливее сказал Власов. — К Берте... — он демонстративно закашлялся, потому что не знал ни отчества, ни фамилии, — отвратительная погода, простите... Мы договаривались о встрече, я звоню, но она, кажется, не слышит...
— Она не слышит, — подтвердил голос в домофоне. — Я вам открою, заходите, — замок в двери щёлкнул.
Внутри подъезда, за вторыми дверями, оказалась просторная лестничная площадка, отделанная белым камнем. Консьержка — маленькая, сухенькая старушка с пучком волос на затылке — сидела в стеклянной кабинке, и, судя по небрежно отложенной в сторону книжке, повышала свой культурный уровень.
— Так вы, значит, к старой Берте? В первый раз? — накинулась она на нового человека. — Если вас не предупредили, то я вам скажу: будете с ней разговаривать, говорите громче. Она плохо слышит. Прошу вас на второй, у нас система учрежденческая, первая цифра — этаж, вторая — квартира...
Власов вежливо поблагодарил бойкую старушку и пошёл пешком на второй.
Между этажами он остановился, чтобы перелистать записную книжку Галле: логика подсказывала, что другой возможности заняться этим ему может и не представиться.
Оказалось, что, несмотря на растрёпанный вид книжки, сколько-нибудь полезной информации там не было. По большей части страницы заполняли журналистские заготовки, записанные отвратительно корявым почерком. Кое-где попадались адреса и телефоны, в основном берлинские. Несколько листков было вырвано.
Нужное нашлось в самом хвосте. На отдельной страничке была выведена большая буква «Z», под которой был список: два адреса и непонятный аншрифт — судя по последним буквам, польский. Там же был телефонный номер, данный Власовым Галле при последней встрече.
Фридрих усмехнулся, достал целленхёрер, перевёл видеокамеру в покадровый режим и аккуратно переснял всё интересное.
