прикрученные проволокой к покосившемуся забору, палисадник с единственным буйно разросшимся розовым кустом, свесившимся во двор, — все свидетельствовало о том, что хозяйка состарилась и давно отошла от всяких дел. Жалость и глубокая нежность захлестнули душу девушки. Подумать только, в этом дворе прошло все ее детство.
Оставив Владимира во дворе, Зоя вошла в тихий сумрачный дом. В коридоре пахло плесенью, и почти ничего не было видно. Она с опаской открыла дверь в комнату и первое, что увидела, — огонек зажженной лампадки под образами; от сердца отлегло — жива.
— Бабушка! — с нетерпеливой радостью позвала она.
Гнетущая тишина, начавшая было наваливаться на Зою и уже мурашково коснувшаяся спины, внезапно отпрянула. Нехитрые по своей природе звуки: шорохи, поскрипывание кровати и покряхтывания — наполнили дом жизнью. Зоя нашарила рукой выключатель, щелкнула им — свет не зажегся.
— Кто там пришел? — послышался приближающийся старчески блеклый голос. — Ты чья, дочка?
— Бабушка, это я — Зойка, — сдавленно проговорила девушка и шагнула ей навстречу.
— Кто? Зойка?! О, Боже! Внучечка ты моя родная.
Они обнялись. Бабушкино тщедушное тело, хрупкое, как у подростка, нервно подрагивало. Зоя гладила ее невесомые волосы и сквозь слезы улыбалась: успела.
— Бабушка, я не одна приехала, — сказала она. — Пойдем во двор, я тебя с другом познакомлю.
— С другом? А чего ж он в дом не заходит? Ну, пойдем-пойдем, — пробормотала она и неуверенными шажками зашаркала вслед за внучкой.
— И давно ты живешь без света? — обернулась к ней Зоя.
— А почитай с осени. Крыша-то худая. Дождями заливало, так что-то там и сломалось.
— Почему же не попросишь кого-нибудь отремонтировать? Со светом все-таки удобней.
— На что он мне? Глядеть-то мне не на кого.
Зоя только вздохнула.
Они вышли во двор. Бабушка, увидев Владимира в инвалидной коляске, направилась к нему.
— Здравствуй, внучек!
— Здравствуйте, бабушка.
— Знакомьтесь, — поспешила представить их Зоя, — это Володя, а это — моя любимая бабушка Анфиса.
— Рад с вами познакомиться, бабушка. Как у вас тут чудесно. Душа замирает.
— Да-а, у нас тут неплохо, — согласилась она.
И с непосредственностью, присущей ребенку, поискала под пледом ноги Володи.
— Ах ты, горе мое! У тебя совсем ножек нет, милый?
— Нет, бабушка. Отходил я свое, — с грустью сказал Владимир.
— А я ить тоже обезножила, вся сила ушла. Таскаюсь, как улитка. Уж думала, не увижу никого своих. А тут и вы, слава Богу, приехали.
Она заморгала повлажневшими глазами.
— Господь услышал мои молитвы. А то и дочка четыре года глаз не кажет, и внучку… уж забыла, как выглядит.
Бабушка обидчиво поджала губы, всхлипнула и потянулась к Зое. А та стала гладить ее худые острые плечи, реденькие лунного оттенка волосы, ее бледные морщинистые щеки, и жалость непривычной дрожью отозвалась в ее груди.
— Ты говорила, что когда выучишься, вернешься, — жалобно выговаривала старушка, — а сама и дорогу домой забыла. Ни письма, ни открыточки не шлешь, будто я померла уже.
«Какая же я дрянь! — раскаянно думала Зоя. — Даже с новогодьем не поздравила ее. Последний раз…»
— Бабушка, а ты посылку мою осенью получила?
— Посылку? Какую посылку? Что-то не помню.
— С орехами, медом и конфетами. Ты должна была получить ее ко дню рождения.
— А-а-а. Была… была посылочка. Почтальонка приносила. Теперь помню. Я ее тогда открыть не сумела да под койку и задвинула. Думала, кто зайдет, я и попрошу его открыть. Так никто и не зашел. А потом я захворала и забыла о ней. Вот ворона! А я ведь конфеты люблю. Забыла… Э-эх! Совсем обеспамятела, — засокрушалась бабушка Анфиса.
А ведь она права, — размышляла Зоя. — В поисках своего счастья и благополучия мы все покинули ее. Так будет и с нами.
— Бабушка, давай думать: как нам гостя в дом доставить. Где бы мне пару досок найти?
— А в сеннику посмотри. Там шифер сложен — дедушка собирался крышу перекрывать, — так вот на шифере том и лежит несколько досочек.
Доски оказались впору: легкие и широкие. Стены бабушкиного дома, простоявшего около пятидесяти лет, сильно осели; и порожек, некогда высокий, сейчас был не более двадцати сантиметров. По доскам, перебирая пальцами спицы, Владимир самостоятельно въехал в дом. А Зоя вслед за ним внесла их вещи.
Первым делом решили разобраться с электричеством. Выкрутили пробки, осмотрели их — одна оказалась сгоревшей. В кухне на вбитом в стену гвозде Зоя нашла моточек многожильной проволоки. Владимир, орудуя ножом, зачистил проводок и в пробку поставил «жучка». Вкрутили ее, и тотчас появился свет.
Холодильник, стоящий тут же в коридоре, не проявил ни малейших признаков жизни. Заглянули в него, а там — царство плесени: она зеленовато-черными шапочками возвышалась на тарелках и в кастрюле, лежала в целлофановых пакетах и грязными языками свисала со стенок холодильника. Пахнуло затхлой сыростью. Зоя и Владимир переглянулись. Захлопнули дверцу. Выдернули вилку из розетки.
В комнате картина была не менее удручающая. Углы запаутинились. Стекла в посудном шкафчике, сама посуда, зеркало, лампочки сплошь засижены мухами; пыль повсюду.
— Бабушка, газ-то у вас есть?
— А куда ж ему деться? — Родители твои провели и газ, и воду. Плитка в кухоньке, а вода — в садочке, колонка там у нас.
В доме и на кухне ничего съестного не оказалось. И это летом-то? «Боже мой! Какая ужасающая нищета. Там, в городе, я покупаю свежий хлеб, выбираю по вкусу масло, сыр, колбасу. Иногда балую себя финиками, бананами, пирожными, а тут — ни картошины в доме, ни килограмма крупы. Ничего, хоть шаром покати. Не понимаю. Ведь получает же она пенсию. Что же это такое?.. Протест?» Стыд обжигал Зое щеки.
Она набросила старенькую кофточку, косынку и, взяв кастрюлю, метнулась в огород. Трава — по пояс, а местами и выше. Но деревья — яблони, сливы и груши еще сохранили свою силу и, словно бросая вызов лебеде, сурепке и крапиве, были почти все усыпаны плодами.
Протаптывая в зарослях дорожку, Зоя устремилась к яблоням. Под опустевшим белым наливом видны высохшие остатки неплохого урожая, зато краснощекие яблоки — все на ветках. Девушка сорвала одно из них, чуть потерла его о кофточку и откусила кусочек. Сочное кисло-сладкое яблоко мгновенно вернуло ее в детство. Тогда для нее это было самое доступное и любимое лакомство.
Нарвав яблок, слив — в саду растут две «Венгерки», — груш и перемыв все это, Зоя принесла их в дом. Бабушка с интересом расспрашивала гостя о его прежней жизни. Она выглядела утомленной, но, видно, любопытство брало верх. А Владимир обстоятельно рассказывал ей о детдоме, своей учебе, о местах, где ему довелось побывать. Поставив на стол фрукты, Зоя пошла на кухню, вскипятить воду.
Минут десять спустя с чайником возвращаясь в комнату, вдруг слышит: «Так вы что ж, собираетесь расписаться?»
«Господи, что она несет?!» — Зоя испуганно попятилась за косяк.
— Ну что вы, бабушка? — взволнованно воскликнул Владимир. — Это невозможно. Мы просто друзья. Она сопровождала меня в дом инвалидов, и ей вдруг очень захотелось проведать вас. Меня же не бросишь в поезде, — вот и пришлось ей тащиться со мной.
Зое резануло слух ожесточение, с которым он это сказал.
— А почему невозможно? — допытывалась бабушка. — У тебя что же, уже семья есть, или Зойка тебе
