управлением для ветеранов Великой Отечественной войны. Один из очередников, до недавнего времени проживавший в нашем поселке, выбыл. И на заседании комиссии было решено эту машину передать нам.
Зоя с трудом справилась с удивлением.
— Что за добрая фея появилась у нас? Откуда вообще они узнали о нашем существовании? Может быть, из Минздрава?
— Не из газеты ли? — предположил Володя. — Как бы то ни было, но за машиной нужно ехать через два дня. Вот это подарок! С такой техникой жить станет интересней. Теперь, наконец-то, можно будет и поселок разглядеть, и наших друзей навестить.
— А права твои все кровью залиты. Там почти ничего нельзя рассмотреть.
— Это из раны в плече. Ну, ничего. Думаю, простят… Не вином же… А позже дубликат сделаю.
В пятницу в сопровождении «УАЗа» к самой калитке дома подъехала оранжевая «Ока». Шевченко открыл калитку. Володя стал медленно въезжать через нее во двор.
— Вот это номер! — воскликнул Женя. — И расширять не придется. Делали ее для двойняшек, а теперь и батя будет проезжать на своем авто. Везет же вам, Некрасовы. Да, первый визит — к нам. Обязательно.
К середине мая дороги просохли, и Володя тут же предложил съездить к Шевченко в гости. Некрасовы позвонили им и заручились их согласием. В обед Зоя испекла два пирога (один — для дома), а после работы собрала малышей, и отправились в путь. Село Подгорное недалеко. Володя ехал очень аккуратно, объезжая каждую выбоину на разбитой асфальтовой дороге. Зоя с ребятами расположилась сзади. Они, очень смирные и нарядные, сидели на туго набитом соломой белом мешке и с веселым любопытством рассматривали дорогу. Зоя придерживала их рукой. Некрасовы миновали развилку, омоложенную листвой лесополосу и, преодолев гулкий мост, въехали в село.
Хозяева встретили их у ворот своего дома. Таня была в красном с белым горошком сарафане, а Женя застегивал на животе клетчатую безрукавку. При их приближении они распахнули ворота, и гости оказались в просторном дворе. Тонкий аромат огромного цветущего сада тотчас проник в салон автомобиля. Дышать таким воздухом — уже праздник. В бело-розовой кипени яблонь, свесивших свои ветви во двор, деловито копошились пчелы. Зоя с Таней высадили ребят.
— Ну-ка, малыши, побегайте, — сказала она.
Аленка с Артемкой с радостными возгласами побежали по двору.
Женя взял на руки Володю и, посадив его на капот автомобиля, повернулся к нему спиной.
— Держись за шею, пойдем наше хозяйство осматривать.
Зоя осталась во дворе, а позже Таня увела ее с детьми в дом. В нем было чисто и уютно. Больше всего ей понравились кухня с множеством самодельных шкафчиков, сделанных с большой выдумкой, и двуспальная кровать, накрытая вышитым голубыми цветами покрывалом. Еще ее приятно удивило обилие книг в доме, и несколько озадачил прибитый над входом в зал, вычеканенный из латуни герб Советского Союза. Хозяйка угостила ребят яблоками и пирожками. Налила им по кружке компота. Потом позвонила Геляевым, сообщила Елене о своих гостях. Минут через пятнадцать Артемка взял Зою за руку и прошептал:
— Хочу к папе.
— Что он просит? — поинтересовалась Татьяна.
— К отцу хочет.
— Ну, правильно, ему с мужчинами интересней, — с иронией заметила она. — Пойдемте, поищем их, заодно и пирожками угостим.
Она наполнила ими большой эмалированный ковш, и они пошли вглубь двора. Их мужчины были за домом. Сидели в стареньких обитых дерматином креслах и беседовали. В руке у каждого было по глиняной кружке. Между ними на низком дощатом столике стояла большая запотевшая банка. Артемка подбежал к отцу и вопросительно посмотрел ему в глаза. Володя ласково улыбнулся и, придерживаясь за спинку кресла, поднял сына, усадив рядом с собой.
— Ну, посиди, посиди с папкой, — погладил он его по головке и предложил ему свою кружку: — На-ка кваску попей, кисленький, холодный.
Аленка смотрела на брата во все глаза. А тот сделал один глоток и, сморщив носик, оттолкнул кружку. Сестренка удовлетворенно улыбнулась. Татьяна поставила миску с пирожками на стол. «Угощайтесь», — сказала она. Все сели на скамейку, накрытую ковровой дорожкой, и стали ожидать завершения мужчинами их прерванного разговора.
— Так вот, — после недолгой паузы сказал Женя, — приезжаю к нему в магазин повторно, в конце ноября. Смотрю: меда моего на витрине уже нет. Спрашиваю продавщицу, здесь ли хозяин? Здесь, кивает. Прохожу в его кабинет. Сидит, что-то листает. Говорю, привет, Влад, приехал за деньгами. Надеюсь, хоть сегодня не зря бензин жег? А он пожимает мне руку и кисло так отвечает: неделю назад, мол, деньги были, а теперь нет, и до весны точно не будет. Я в недоумении: как же так? А он говорит, бизнес — это риск. Я рискнул и прогорел. Но и ты прогорел вместе со мной. Если получится, весной отдам, а нет — не взыщи, придется еще ждать. Меня как волной накрыло. Взял его за лацканы пиджака — по руке прямо зуд пошел: врезать хочется. А он мне и говорит: магазин продавать, чтобы только с тобой рассчитаться, я не стану: не одному тебе должен. А если дашь по физиономии, то свой долг тебе буду считать погашенным. Ну, не гнида ли?!
— А у тебя есть его расписка? — спросил Володя.
— На слово поверил. Мы же одноклассники. Теперь-то я уж понял, что в бизнесе, как в подземном лабиринте Крита: если ты вошел в него без подстраховки, хотя бы тоненькой, как ниточка, и уперся в тупик — считай, пропал.
— А он имел право рисковать твоими деньгами?
— Нет, конечно. Договаривались только о реализации. Но, видно, жадность уже разрослась в нем, как опухоль. И момент упущен. Да, собственно, мне не столько денег жаль, сколько своего труда. С пчелами ой-ёй! сколько работы. А чтобы накачать четыре фляги…. Понимаешь, Вовка, я никак не могу приноровиться к этой, извиняюсь, подлой жизни. В ней нет ни одного надежного ориентира. А ведь до сего времени я не мог понять психологию белогвардейцев: за что они так отчаянно дрались, что питало их ненависть? А теперь вот чувствую себя так, словно и у меня родину отняли. И знаешь, самое скотское то, что мне тоже хочется бить морды. Я иногда думаю, если весь мир покроется этой коростой, где деньги важнее совести, чести, справедливости, важнее ответственности перед грядущими поколениями, то его следует снова утопить. И хорошенько-хорошенько его прополоскать! Такой мир не жалко.
— Ну, ты, Женька, и душегуб! — возмутилась Татьяна. — Ему, видите ли, никого и ничего не жалко. А своего лба тоже не жалко? Вот сейчас как тресну по нему ковшом! — в шутку замахнулась она. Аленка звонко рассмеялась.
— Да, Женя, крепко тебя зацепило, — отметил Володя. — Я согласен с тобой: жадность — страшный порок. И если его не обуздать, он и без участия высших сил приведет нашу цивилизацию, как, вероятно, и все предыдущие к самоуничтожению. Войны, разрушение среды обитания, производство оружия, наркотиков — все от нее, от жадности. Это правда. Но, я думаю, пока человечество живо — жива и надежда на его исцеление.
— Вряд ли, — тяжело вздохнул Женя. — Ты, Вовка, давно в городе не был, поэтому еще способен сохранять некий оптимизм. А я всякий раз, приезжая туда, замечаю все новые и новые перемены. И за каждой из таких перемен можно рассмотреть эксплуатируемые дельцами страх или жадность. Буквально за год вырастают из пластика и стекла новые торговые центры, огромные павильоны, магазины и магазинчики. Расширяются барахолки. Повсеместно пульсируют рекламы открытых банков, ломбардов, игровых клубов. Процветают фирмы по производству стальных дверей, замков и сигнализации. Не бедствуют охранные предприятия, страховые компании, похоронные бюро. И вблизи домов по всему городу, точно памятники глупости, натыканы автозаправки…
— Еще один штрих к портрету города, — чиркнул указательным пальцем Женя. — Рядом с пивными непременно дымят шашлычни. И хозяева их так боятся упустить шальную копейку, что прилюдно жгут старые крашеные заборы и деревянную насквозь промасленную тару, черт знает из-под чего.
— Ты еще про рынок расскажи, — напомнила Татьяна.
