видимо-невидимо! Позвоню — и сразу привезут. Сколько надо?
— От денег все зло,— нахмурился вождь.— Бакубонгам не нужны деньги.
— Деньги всем нужны, коллега. Ты вон часики-то нацепил, а они тонны на две тянут.
Тонго презрительно посмотрел на вождя крокодилов, потом повернулся к своим воинам и что-то громко сказал. Те дружно засмеялись.
— Не хочешь денег,— продолжил торговаться Петруха,— давай договоримся о чем-нибудь другом. Я все могу достать!
— Бакубонги не договариваются с врагами,— пафосно ответил Тонго,— Ты привел сюда этих белых, а белые ради золота и алмазов убивали наших предков и выгнали их со своих земель. И бакубонги пришли сюда.
— Это когда было? Ты еще про Васко да Гаму вспомни,— раздраженно возразил Петруха.— Ты оглянись вокруг, Тонго, сегодня двадцать первый век в саванне.
Вождь бакубонгов степенно осмотрелся вокруг и усмехнулся.
— Да, это было давно, но это ничего не меняет. Мы живем обычаями предков, и время не властно над нами.
— Он же твоих предков не выгонял.— Петруха мотнул головой в сторону Васи.— Я тоже. Какие к нам-то предъявы?
— Ты служишь им.— Тонго указал пальцем на побледневшего Васю.— А они ненавидят бакубонгов.
— Чего он? — забеспокоился Вася.
— Говорит, ты бегемотов ненавидишь,— ответил Петруха и снова обратился к Тонго:— Да он вообще из другой страны! Своего знакомого ищет. Давай мы тебе новое дерево посадим.
— Гражданин бегемот,— закричал по-русски Вася.— Я за мир между народами! Отпустите нас!
— Бесполезно, не трать сил. Все равно ничего не понимает, обезьяна...
Тонго повернулся к своим воинам, которые снова начали громко хохотать.
— Вот собаки черномазые,— зло прошипел Вася и сплюнул на землю.
Смех сразу затих. Тонго подошел к Рогову и, приблизив к нему свое лицо, заорал, брызгая слюной:
— Как ты смеешь осквернять священную землю бакубонгов, белая собака?
— Чего он? — поморщившись от смрадного запаха, исходившего изо рта Тонго, спросил Вася.
— Не плюйся, говорит,— перевел Петруха.— Западло...
Тонго распрямился и, резко повернувшись на пятках, пошел прочь от пленников.
— Зубы чистить надо,— бросил ему вслед Вася,— «Колгейтом». А то от кариеса загнешься.
— Бесполезняк,— расстроенно вздохнул Петруха.— Боюсь, сожгут...
— Да ладно... Помучат и отпустят. Что, из-за какого-то дерева?
Нгубиев промолчал.
— Где же наши? — вздохнул Рогов, и вдруг ему показалось, что все это он уже где-то видел. Вот только где и когда?
Красное круглое солнце, нависшее над горизонтом, равнодушно смотрело на пленников. Васе подумалось, что, возможно, они видят его в последний раз.
Или в предпоследний...
Игорь и Никита медленно брели по колючему бушу, нещадно палимые африканским солнцем, которое хотя и коснулось горизонта, но меньше припекать не стало. Уваров, уже показавший себя мастером по изготовлению нестандартных головных уборов, соорудил на голове чалму из футболки. Плахов сначала скептически посмотрел на него, но через пять минут последовал примеру попутчика.
— Интересно, сколько еще идти? — Уваров вытер с лица оранжевую пыль, которая, казалось, пропитала все вокруг.
— Думаю, половину уже прошли. Или не прошли. У меня спидометра нет.
— Не могу больше.— Уваров присел на обочине небольшой песчаной дороги.— В глотке все пересохло, и еще эта пыль. -
— Могу сухарик предложить,— Игорь остановился рядом с Никитой и поправил свою пятнистую чалму,— или корешок погрызи.
— Спасибо...
— Вставай, пошли, надо до темноты дойти, иначе вилы.
Уваров, покряхтывая, медленно поднялся.
Они промучились еще метров сто, как вдруг Никита радостно завопил, показывая рукой на дерево метрах в двадцати от дороги:
— Марула! Смотри, Игорек, сейчас напьемся.
— Ты напьешься,— тихо пробормотал Плахов.
Глядя, как Уваров поскакал к дереву, буквально усыпанному небольшими зелеными плодами, он вспомнил старую поговорку о свинье, которая всегда найдет то, что ей надо.
Уваров по-обезьяньи ловко забрался на дерево, сорвал с головы футболку и, завязав рукава, стал набивать импровизированный мешок плодами. Он сразу же надкусил один из них и, блаженно прищурившись, задвигал челюстями.
Плахов тоже подошел к дереву, подобрал с земли большую зеленую ягоду и с наслаждением впился в нежную розовую мякоть.
— Смотри — окосеешь,— предупредил он Никиту.— Будешь, как слон, по саванне гонять...
— В нем градусов-то,— прочавкал Уваров,— меньше, чем в сушняке. Это ж не виски.
— Тебе хватит... Все, давай спускайся.
— Угу,— кивнул Никита, лежавший на большой ветке. Он тихонечко пополз к стволу, но неожиданно громко взвизгнул: — Ай, сволочь!..
— Чего еще? — Плахов поднял голову.
Уваров побледнел и зажмурился от боли.
— Скрутило,— едва слышно прошептал он.— Прямо как гвоздем раскаленным в бочину дало... Теперь все... Помоги спуститься...
Плахов выбросил огрызок марулы и стал примериваться, как бы помочь висящему в трех метрах над землей радикулитнику.
— Ты сам вообще не можешь? Тот отрицательно замотал головой:
— Никак... Больно очень...
— Маразм! — мысленно проклиная Африку, Уварова, марулу и вообще всю свою жизнь, Плахов полез на дерево.
Оказавшись на одной ветке с Никитой, он схватил его за ногу и потянул на себя. Уваров жалобно заверещал, взмахнул руками, соскользнул и спиной грузно бухнулся на землю, нежно прижимая к груди футболку, набитую драгоценными плодами.
— Жив? — испуганно спросил Игорь, спрыгнувший следом.
— Нормально,— выдохнул Уваров.— Не почувствовал даже ничего.
Он запустил руку в свой мешок, достал оттуда зеленую ягоду и откусил половину.
— Сам идти сможешь, раненый?
Уваров, скорчив героическую гримасу, попытался подняться, но тут же, громко ойкнув, опять свалился на землю.
— Никак... Больно...
— Понятно.— Плахов прикинул размеры ноши, наклонился и, положив руку Уварова себе на плечо, стал поднимать его с земли.
Восемьдесят кило живого веса — это не рюкзачок с картошкой. Но выкинуть нельзя, обидится еще, когда гиены найдут...
— Я тебя тоже когда-нибудь понесу,— Уваров надкусил очередной плод,— если в ногу ранят.
