– Да, сэр, – Эл был озадачен внезапной сменой темы.
– Сыграем. На счет 'три'.
Они потрясли сжатыми кулаками три раза. Эл оставил свой сжатым – камень. Учитель Робертс выставил два пальца – ножницы.
– Ну? – сказал учитель.
– Я выиграл. Камень ножницы затупит.
Учитель Робертс потянулся, очень быстро, и схватил руку Эла за большой палец и мизинец, вывернув их. Эл ойкнул, невольно, от неожиданности и боли.
– Я выиграл, – сказал Робертс. – Я выиграл, потому что я не признаю, что тут были камень и ножницы. Только наши руки. И моя рука больше, крепче, сильнее, более ловкая, чем твоя. Понимаешь? – он отпустил руку Эла так же быстро, как схватил ее.
– Да. Я понимаю, – сказал Эл. 'Ты сжульничал. Ты нарушил правила'.
Учитель Робертс уловил это, и его глаза блеснули. 'Именно, Эл. Именно. Ты должен решиться. Окончилась твоя учеба в школе, и ты перейдешь в Начальную Академию, если поступишь. Если тебе неловко нарушать правила, я советую тебе готовить себя к бизнесу. Если же ты хочешь быть Пси- копом…'
Он оборвал себя и улыбнулся.
– Увидимся завтра перед письменной итоговой. Это домашнее задание. Обсудим – ну-ка – я хочу, чтобы ты сравнил шаманские поединки якутов, полет Локи и подвиги удалого Лемминкайнена. И, я попросил бы, будь готов представить их в действии. Ладно?
– Да, сэр, – однако он не имел ни малейшего понятия, что такое якуты – или кто были 'Локи' или 'Лемминкайнен'. Такого рода задания были типичны для учителя Робертса.
– Как дела? – спросил Бретт, когда Эл вошел в комнату с кипой книг в руках.
– Подыхаю. И он дал мне задание на дом, – Эл на мгновение зажмурился; его пси-соревнование с учителем Робертсом оставило у него такое ощущение, будто он не спал несколько дней.
– Хм. Ну, не раздевайся – послезавтра у нас турнир между звеньями. Думаю, у нас хороший шанс.
– Уверен в этом.
Бретт вернулся к чему-то, чем занимался. Эл открыл книги и попытался разобраться, какую пролистать первой. Бретт просто подлизывался к нему, потому что он не хотел, чтобы звено выиграло. Это был Бретт, всегда думающий о своем лидерстве.
Не то чтобы кто-либо когда-либо выбрал его или что-то подобное. Они просто приняли то, что было вовсе неправильно. Бретт не был ни самым ловким, ни телепатически сильнейшим. Чем он заслужил свою популярность?
Но как раз так и обстояло дело! Пока, во всяком случае. Когда они поступят в академию, где положение официально определялось заслугами и способностями, он станет самим собой.
Ему осталось подождать всего неделю.
Он сосредоточил внимание на книге и, к своему удивлению, нашел, что она ему нравится. Он полностью втянулся в причудливую дуэль двух якутских шаманов, когда дверь внезапно распахнулась.
Он не слышал или не чувствовал их прихода. Это невозможно.
Смехуны. Обозленные Смехуны.
Что я натворил в этот раз? Он опасался, что проворонил это. Страх был сильно смешан со злостью, а это он определенно хотел скрыть.
Последний год или около того Смехуны становились более и более деспотичными, наказывая и сканируя. Всем было очевидно, как это несправедливо, но, казалось, взрослые не замечали перемены, даже когда все происходило у них на глазах.
Он пытался вспомнить, что такого он говорил за целое утро, чего они не имели права спросить у Смехунов, но это было трудно, очень трудно.
– Раздевайтесь. Совсем, – скомандовали Смехуны своими ровными, нечеловеческими голосами.
Они с Бреттом возмутились. Эл мог обижаться на них, но никогда не вставал вопрос о том, чтобы не повиноваться им. Они были реалией жизни.
Дальше – хуже. Смехуны погнали их обоих голышом из их комнаты в общую, а там были остальные из их звена, все голые, как улитки, и девочки, и мальчики. Эл всегда предполагал, что ему понравилось бы посмотреть на некоторых девочек без их платьев – особенно на Миллу, которая в последний год приобрела интригующие формы – но он обнаружил, что, столкнувшись с ними вот так, он ужаснулся. Они не казались милыми, или сексапильными, или какими-то такими – они казались морскими тварями, вырванными из их раковин, брошенными дрожать и умирать на берегу.
Другими словами, они выглядели точно так, как он себя чувствовал. Паршиво.
Из общей комнаты всех их вытолкнули наружу. Выражения на масках их мучителей на мгновение выказали некоторое удовлетворение.
Глава 4
Смехуны вели их, казалось, целые мили по тротуару, окруженных со всех сторон старшими ребятами, студентами академии, взрослыми. Эл чувствовал себя измеренным, взвешенным, оцененным. Хотя глазеющая толпа не издавала ни единого звука, по телепатическим насмешкам и оскорблениям становилось ясно, что они считали его недоделком.
'Малявка, да? Крысенок'.
'Эй, парень, что это шестилетка делает, прогуливается?'
'Это у тебя руки или соломинки?'
Теперь-то Смехуны усмехались, и Эл вдруг понял, что их усмешки всегда были ироническими – даже принося подарки и награды, они всегда усмехались над ним, не для него. Смеялись над ним под своими масками.
Наконец 'прогулка' закончилась, и их привели в затемненную комнату, просторную, немного затхлую. Было не настолько темно, чтобы он не мог разглядеть других, которые, как и он, начали дрожать от холода, пытаясь сбиться в кучу. Но их удерживала нагота и ужас. Большинство плакало. Все уроки заглушил стыд и унижение, у многих началась и телепатическая истерика.
Но с ним им такого не сотворить. Не с Альфредом Бестером. Он не знал, что здесь происходит – то ли Смехуны спятили, то ли это был какой-то заговор, как-то устроенный простецами – но когда пси-полиция выяснит это, кто-то заплатит. Они заплатят, а он будет тут и увидит это.
Он вдруг дернулся, как рыба, которую, он однажды видел, выловили из Женевского озера. Сканирование прорвало его защиту, как если бы ее не было вовсе. Он восстановил защиту – и позволил ей рухнуть. Никому не позволено бросать вызов Смехунам.
Но если Смехуны свихнулись…
Так или иначе, было поздно. Они вытаскивали образы из его сознания, разбрасывая их перед другими детьми: он похотливо глазеет на Джулию. Мочит штанишки в 6 лет. Ворует конфеты, когда никто не смотрит. Вещи, которые он держал далеко спрятанными – черные пауки в укромных углах, блестящие надежды, которые он лелеял как сокровища. Все было отнято у него и подброшено в воздух, будто конфетти, накрошенное из его души.
А воздух задыхался от таких конфетти. Тут был Бретт, подглядывающий в приоткрытую дверь ванной за мисс Честейн. Тут была Милла, плачущая при виде крови у себя между ног, ничего не соображающая от страха. Азмун, сидящий в классе, внезапно упустивший из-под контроля кишечник, боящийся, что кто-то узнает, неспособный признаться в содеянном, пока запах становился сильнее и сильнее.
Это продолжалось и продолжалось, стенания и крики становились хуже и хуже, пока, наконец, что-то не сломалось в Эле. Он встал, и это было, будто его сознание загорелось, будто он испускал из мозга кометы вместо мыслей.
'ПЕРЕСТАНЬТЕ! ПЕРЕСТАНЬТЕ! ПЕРЕСТАНЬТЕ! ВЫ, СМЕХУНЫ ВОНЮЧИЕ, ПЕРЕСТАНЬТЕ!'
