Во время половодья вода выносит огромные ледяные глыбы далеко за пределы реки. Затем вода спадает, возвращаясь в свое русло, постепенно лужи просачиваются сквозь почву и испаряются. Но огромные, отсвечивающие голубизной ледяные глыбы еще долгое время продолжают лежать на зеленеющих лугах – как последнее напоминание о зиме.
Этим невиданным природным явлением заканчивается страшное зимнее сражение на Восточном фронте.
Фюрер учреждает Восточную медаль, отвратительную вещь. Солдаты прозвали ее «орденом за мерзлое мясо».
Слишком поздно
Недалеко от Порхова находится огромный склад. Мы случайно туда попадаем. Повсюду лежат, сваленные в кучи, горы меховых пальто, шарфов, теплых вещей, носков, шерстяных панталон и лыжи. Теперь, после мучительно перенесенной зимы с сибирскими морозами, когда уже наступает весна, на Восточный фронт повезли вещи, собранные фондами «зимней помощи». Нет, не руководство – немецкий народ взбунтовался, когда на родине стало известно о том, что солдаты до смерти замерзают в своих жалких летних мундирах.
Большой спрос на цветные шарфы. Скоро армия становится похожа на банду разбойников. Однако это продолжается недолго – выходит строгий запрет на все это пестрое великолепие.
Тут лежат груды лыж, но необходимых к ним лыжных ботинок конечно же нет. Видимо, господа интенданты не догадываются, что, даже имея под ногами лыжи из самой лучшей древесины, в сапогах на них далеко не уедешь. Привезли также огромное количество тяжелых деревянных саней из ценных пород дерева, сделанных на заказ. Наверное, решили: гранаты тяжелые, поэтому на русский фронт нужно отправить солидные сани, розвальни южнонемецкого типа. К сожалению, в условиях русской зимы ими не воспользуешься, по глубокому снегу можно проехать только на легких санях, запряженных крестьянскими лошадьми. И вот тысячи великолепных саней остаются лежать не у дел. Разве только пойдут на дрова.
Мы с Густелем молчим: комментарии излишни. Для наших поездок нам пригодятся простые овечьи шкуры для подкладки под пальто да меховые шапки-ушанки.
Снова прижигание
Подул юго-западный ветер. По-прежнему кружит метель, но становится значительно теплее. Иваны больше не нападают на Старую Руссу и крепость Демянск. Теперь они ожесточенно штурмуют возникший недавно перешеек, однако им не удается потеснить его и отрезать. Сражение в ледяной воде.
По телефону сообщают, что полевой госпиталь в Заболотье переполнен и что медицинская помощь оказана 1288 раненым. Как такое могло произойти? Конечно, большинство подразделений медицинской службы в соответствии с новым положением дел на фронте перемещается на передовые позиции. Некоторые из них направляют в лес на участке Реди. Может быть, причина в этом. Во всяком случае, оказавшись на месте, можно будет сориентироваться в ситуации, тем более что лазарету срочно требуется помощь.
По пути мы с Густелем ненадолго останавливаемся в Дно по очень серьезному поводу. Один летчик во время прыжка с парашютом сломал большую берцовую кость. Костный отломок задел и повредил заднюю большеберцовую артерию: в результате произошло мощное кровоизлияние в икроножную мышцу. Поскольку оболочка соединительной ткани голени очень жесткая, она совсем не растягивается. Приток крови к стопе блокируется, возникает опасность потерять всю голень. Чтобы создать возможность для растяжения тканей, я быстро рассекаю кожу и соединительную ткань, делая длинные продольные разрезы по обеим сторонам голени. Через отверстия наружу выпирает мышечная масса. Кровотечение останавливается. В последний момент ногу удается спасти.
В Сольцах мы тоже делаем остановку. Там произошел печальный случай. Один врач ввел раствор сульфаниламида больному менингитом прямо в спинномозговой канал, в результате чего пациент скончался.
Значит, в будущем сульфаниламидные препараты ни в коем случае не должны вступать в непосредственный контакт с головным или спинным мозгом или с большими нервами. Когда мы идем дальше, один коллега заявляет:
– У нас припасен для вас особенный сюрприз. Вы будете удивлены!
– Я сгораю от любопытства. Огромная аневризма или ранение в сердце?
– Нет, не то. Вы только, пожалуйста, не пугайтесь. Это прижигание ран!
– Что-что?
– Да, именно так. Четыре случая прижигания – совсем свежие.
– Просто потрясающе! Действительно, нежданный сюрприз… Хотя, по правде говоря, не такой уж и нежданный. Этого следовало ожидать. Пожалуйста, покажите мне пациентов. Нам обязательно нужно установить, когда господин Паукер прижигал или давал указания прижигать раны – до или после официального запрета инспекции медицинской службы.
– После, после. Я уже все проверил. Пожалуйста, можете убедиться лично.
– Нам нужно записать имена и все данные. Надеюсь, среди них нет тяжелораненых!
– Нет, ранения конечностей навылет. Однако раны обезображены струпьями от ожогов и сильно гноятся.
– Какая удивительная наглость! Как вы думаете, коллега, что бы с нами сделали, если бы мы позволяли себе нечто подобное?
Из документов однозначно следует, что раны действительно были подвергнуты прижиганию после официального запрета.
– Похоже, теперь подполковнику Паукеру не поздоровится!
– Надеюсь!
– Я должен немедленно сообщить об этом в инспекцию. Вы тоже сделайте, пожалуйста, официальное сообщение. Если что, сошлитесь на меня.
– Ясно, профессор.
Грязевая блокада
Я собирался добраться до госпиталей в Старой Руссе и Заболотье на машине, однако из этой затеи ничего не вышло. Дороги совершенно развезло, проехать просто невозможно. Ни один автомобиль не может пробраться туда. Поэтому я решаю ехать по железной дороге.
На сей раз Густель вынужден возвращаться в Порхов без меня. Мы еще не знаем, что это окончательная разлука. Густель вместе со многими другими попадает в войсковую часть. Для меня это тяжелый удар. Я стараюсь сделать все, что в моих силах, чтобы отменить приказ, но напрасно. Ни у одного «главного» больше нет собственного автомобиля и водителя. Как же мне не хватает Густеля, мы так привыкли друг к другу. На него всегда можно было положиться.
В 16 часов отъезжает поезд. Ночью он ползет со скоростью десять километров в час. Этот участок пути просматривается русскими, к тому же находится под постоянным прицелом, из-за чего проехать по нему можно только ночью. В три часа утра поезд останавливается на запасном вокзале за чертой города. Русские обстреливают всю территорию тяжелым артиллерийским огнем. По ясному звездному небу скользит бомбардировщик: он кружит над нами, без разбора сбрасывая бомбы. Под покровом темноты я вылезаю из теплушки и по рельсам бегу по направлению к городу, к тому госпиталю, который в данный момент стал главным пунктом по оказанию помощи раненым. С тех пор как началось наступление группы Зейдлица, врачи этого госпиталя работали круглосуточно и оказали помощь 1550 раненым – невиданное достижение. Только теперь становится очевидным безрадостное положение. Все пути, ведущие к полевому госпиталю в Заболотье, который раньше нес ответственность за лечение раненых, заблокированы грязью и наводнениями. Ни по одной улице, ни по одной дороге уже не проехать. Только до самой Старой Руссы еще как-то можно довезти раненых на телегах или санях, прицепленных к трактору. Любой другой транспорт неизбежно застревает в грязной жиже или попадает в воронки.
Машины для перевозки раненых выходят из строя. Многочисленные пациенты вынуждены оставаться в дивизионных медицинских пунктах и в полевых госпиталях, куда их доставили, – так же как и осенью 1941 года. Это значит, что примерно две трети медицинского состава выпадает из работы.
В Старой Руссе обосновался корпусной врач, ответственный за этот участок фронта. Он предлагает мне
