вместе с ним навестить медицинские пункты егерской дивизии, расположившейся в лесах на участке реки Реди.
– С удовольствием, господин полковник, но как туда добраться?
– Я раздобыл гусеничный трактор, – с хитрым видом отвечает он, – своего рода открытый вездеход с цепным приводом. На нем мы уж точно проедем.
На следующее утро мы встречаемся и отправляемся в направлении Учно. Дорога в невообразимом состоянии, напоминает одну большую грязевую ванну. К тому же она усеяна воронками, доверху наполненными мутной водой: их глубину невозможно определить на глаз. Водителю приходится быть предельно внимательным и использовать все свое мастерство, чтобы проскочить. Выбирая путь, он затейливым зигзагом объезжает огромные ямы. На окраине Старой Руссы мы пробираемся по участку дороги, который просматривается русскими. В перелеске спрятаны их танки, которые время от времени выезжают и неожиданно обстреливают трассу. Едва наш трактор миновал последние развалины города, разорванные деревья парка и обрушившиеся избы, как тут же русский танк или противотанковая пушка немедленно открыл по нему прицельный огонь. На расстоянии двух-трех километров от нас, на краю леса, видна вспышка. Затем вылетает граната – до того, как раздастся звук выстрела. Какое свинство! Первый снаряд ложится еще совсем далеко от цели. Второй и третий уже ближе, прямо совсем рядом – даже как-то неловко. Эти парни будут палить до тех пор, пока не попадут.
– Дружище, – кричу я водителю, – давай пошевеливайся, иначе следующий выстрел угодит прямиком в нашу колымагу.
Но разве можно прибавить скорость на гусеничном тракторе? Больше, чем есть, все равно не выжать. Хорошо еще, что водитель умудряется не угодить в воронку, лавируя между ямами с мастерством жонглера.
Вдруг прямо за нами в дорогу попадает снаряд. Нас высоко подбрасывает и обдает грязью и мутной жижей. Удивительно, что с трактором и седоками по-прежнему ничего не случилось. Машина ползет дальше, продираясь сквозь толстый слой ила.
Теперь, думаю я, эти собаки как раз заряжают пушку и наводят прицел.
Следующий снаряд взрывается прямо перед нами под откосом дороги. Мы снова чуть не угодили в мутный водосточный желоб, но снаряд слишком глубоко проник в мягкую землю и не причинил никакого вреда.
– Осторожно, – предостерегаю я водителя, – впереди яма.
Трактор наклоняется и скользит, но умудряется проехать точно по краю воронки. Горе нам, если бы мы туда соскользнули.
Снова русские заряжают свою пушку. Они нас просто подцепили на крючок. Следующий снаряд проносится над нами так низко, что мы втягиваем голову в плечи. Слишком далеко: он падает в поле. Осколки летят в наш трактор. Мы в кузове пригибаемся как можем.
И тут навстречу едет грузовик. О боже, как же разминуться с этой машиной? Остановиться? Только этого еще не хватало! Водитель пытается свернуть немного в сторону. Мы снова повисаем над склоном – грузовик вот-вот проедет мимо, как вдруг следующий снаряд цепляет его сзади в кузов. Подбитый, он останавливается – из него выскакивают люди и прячутся в грязных канавах.
Наш водитель держится просто молодцом.
– Еще сотня метров – и мы прорвемся, дружище, там за лесом русские нас уже не увидят.
С неимоверными усилиями мы объезжаем подбитый грузовик. Они усиливают свою пальбу, на сей раз мимо.
Следующий снаряд попадает в дерево, оставшееся в сорока метрах позади. Ствол разлетается в щепки, вспыхивает пламя, на болоте начинается пожар, поднимаются клубы дыма. Это спасение. Может быть, теперь командир орудия решит, что попал в цель, и прекратит стрелять. По дороге стелется густой дым, за которым ему ничего не видно. А мы тем временем добираемся до перелеска.
– Снова повезло, – бормочет доктор и достает из кармана флягу со шнапсом. – Пожалуй, все заслужили бодрящий глоток.
И протягивает мне флягу.
Дорога, ведущая к рекам Реде и Порусье, становится все хуже. Пройти здесь могут лишь вьючные животные, лошади и трактора. Все утопает в грязи и холодной воде. Лишь в лесу остались еще относительно свободные участки пути.
Наш гусеничный трактор с трудом добирается до Нагаткина, где находится дивизионный медпункт. По пути встречаются одинокие деревни, по которым прокатилось наступление группы Зейдлица. Бомбардировщики и пулеметные очереди опустошили их. Оставшиеся в живых крестьяне теперь поселились в полях, на склонах, в убогих землянках. Сердце разрывается глядеть на это. Их пытались отправить в тыл, но они просто не захотели – прилепились к своим клочкам земли, покорились судьбе и, несмотря на все трудности и лишения, остались на месте.
После короткого посещения дивизионного медпункта в Нагаткине, где работа организована кое-как и где я обнаруживаю шестьдесят тяжелораненых, мы едем дальше, в Учно. Этот медпункт расположен на берегу Порусьи. Речка превратилась в мощный поток, смывающий все на своем пути. Мимо проносятся, налетая друг на друга, огромные ледяные глыбы. Здесь задумали организовать переправу до Старой Руссы. Хорошая идея, только пока не осуществимая. В Учно тоже пятьдесят раненых, с размещением и лечением все в порядке.
Дальше мы едем по пути продвижения нашей егерской дивизии по болотистым лесам. Примитивная дорога тянется вплоть до Михалкина: однообразный грязевой поток глубиною в полметра, по которому в двух направлениях пробираются колонны. В иных местах мутная вода доходит лошадям до брюха. Машины утопают в воронках, некоторые, сломавшись, лежат на краю дороги.
Посреди густого елового леса сооружен бревенчатый настил, по обеим сторонам которого расположился армейский лагерь. Воинские части разделены медпунктами егерей, занимающими сравнительно сухие островки.
Наши бомбардировщики бомбили этот лес. Длинной цепочкой тянутся друг за другом огромные воронки. Повсюду раскиданы деревья – вырванные с корнем, сломанные, разорванные, наполовину обгоревшие.
Когда мы останавливаемся, я дохожу до ближайшей воронки и устало взбираюсь на внешний край. Бросаю взгляд вниз, и меня охватывает ужас, – вся огромная воронка заполнена телами мертвых русских. Трупы собрали со всего леса и побросали в этот кратер. Зрелище страшное – единый клубок разбитых человеческих тел. Воронка стала для них братской могилой. Еще не засыпанная, она зияет под открытым небом: ни у кого нет времени довести это дело до конца.
Едем дальше. Теперь мы продвигаемся совсем медленно, ползем до дорожной развилки, где наша поездка заканчивается. Здесь мы вынуждены оставить трактор и дальше идти пешком по улице, утопая в ледяной жиже. Мой коллега собирается в штаб медико-санитарной службы, к дивизионным врачам, а я хочу проведать дивизионные медпункты, – итак, мы расстаемся, договорившись с наступлением сумерек встретиться около трактора.
По проложенной тропинке я наконец-то добираюсь до медпункта. Он расположен в укрытии посреди леса. Двухмачтовые палатки защищают раненых от непогоды. Перед одной финской палаткой стоит начальник и, завидев меня, с удивлением восклицает:
– Вот это да! Салют, профессор! Как вы сюда добрались?
– Пешком!
Он с улыбкой окидывает меня взглядом и констатирует:
– Это заметно.
– Вот именно. По-другому до вас уже не доберешься.
Вопреки всем трудностям, его превосходный молодой хирург отлично справляется с работой. Ему удалось наложить восемь первичных швов на сосуды: три на плечевые артерии и пять – на большеберцовые. Всем раненым удалось сохранить руки и ноги. Я от всего сердца поздравляю его с блестящим успехом.
Мы наскоро обсуждаем сложившееся положение. Я осматриваю некоторых раненых и бегу к следующему медпункту. Здесь солдат тоже разместили в двухмачтовых палатках, весьма оправдывающих свое назначение.
