привыкнуть к различиям в образе жизни и разработать политику поддержания и поощрения
всех форм семьи2.
В этих дебатах у каждой из сторон своя правда. Семья является, возможно, одним из наиболее
хрупких социальных институтов, но она оказывается и наиболее эластичным институтом.
Американская семья значительно изменилась в течение нашей истории, и форма семьи
продолжает приспосабливаться к изменяющимся обстоятельствам. Данных, что семья
приходит в состояние упадка или распада, очень мало. Брак остается весьма популярным, и из
десяти американцев каждые девять делают этот шаг в своей жизни. Доля жен-
182
щин, одиноких на протяжении всей жизни, сегодня фактически ниже, чем в начале XX
столетия. Почти половина всех браков в Соединенных Штатах — повторные, что указывает и
на растущее число разводов, и на неиссякающую веру в институт брака. Практически все
хотят вступить в брак, включая геев и лесбиянок, кампании которых за право на брак стоят
сегодня на политической повестке дня (ирония же в том, что им противостоят те самые люди,
которые хотят «защитить» брак)3.
Если нуклеарная семья не находится в кризисе, то о чем мы шумим? В основе некоторой
части дебатов о семейных ценностях лежит то, что можно назвать «неуместной ностальгией»
или романтизированным убеждением, что форма семьи 1950-х гг. (эра юности многих
участников дебатов) представляет собой вечную модель, которой должны подражать все
остальные формы семьи. В 1960-х гг. антрополог Рэймонд Бердвистелл придумал название
«сентиментальная модель» для описания того, как люди в сельском штате Кентукки рас-
сказывали или «вспоминали» о своих семьях, причем эти воспоминания, как он указывал,
имели очень мало сходства с реальными семьями рассказчиков. Часто наши описания семьи
соответствуют больше некой мифической модели, чем нашему реальному опыту.
Преобразованное в общественную политику, это туманное и антиисторическое видение часто
сопровождается нарушениями слуха, не дающими услышать неприятные звуки
современности — какафонию голосов различных групп людей в демократическом обществе,
гул рабочего места, доступного теперь и мужчине, и женщине, шум телевидения, рок- и рэп-
музыку, оргиастические стоны сексуальной
революции.
Большая часть дебатов о семейных ценностях — это смещенная в другое пространство ссора с
феминизмом, который часто несправедливо обвиняют (или, наоборот, благодарят) за то, что,
может быть, было единственным значительным преобразованием американского общества в
этом столетии: появление женщин на рынке труда. Этот процесс намного предшествовал
современному феминизму, хотя нападение на «женскую тайну», начатое женским движением
в 1960-х гг., дало работающим женщинам политический ориентир для их намерений и
стремлений.
Наконец, большая часть дебатов о кризисе семьи базируется на неправильном чтении
истории. Хотя мы думаем о семействе как о «частной» сфере, теплом убежище от холодного
конку-
183
рентного мира экономической и политической жизни, семья никогда не была таким
обособленным миром. Современная семья выстроена на широкой основе экономической и
политической поддержки; сегодня ее поддерживает инфраструктура, включающая
общественное финансирование дорог, школ и покупки домов, а также юридические правила,
регулирующие брак и развод. Рабочее место и семья глубоко взаимосвязаны; «заработная
плата семьи» организует семейную жизнь, также как и экономику, выражая идеализированное
представление о том, чем семья является и должна быть. Этот общественный компонент
частной сферы часто невидим в текущих дебатах о семье, частично потому, что он глубоко
встроен в наше историческое развитие. Современный «кризис» пришел к нам из начала XX
