гирлянды из бумажных цветов. Кэгни проезжает дальше по переулку, сворачивает на обочину и глушит мотор.
–Ладно вам ворчать, босс, – говорит Говард. – Признайте по крайней мере, что работа была выполнена безупречно. Газета, пролитый кофе – комар носа не подточит.
Говард легко выбирается из машины. Кэгни идет по переулку навстречу городской суете позднего утра. Говард, не торопясь, шагает следом.
–Какая еще безупречность? Сработано грубо и прямолинейно. За последний месяц ты использовал прием с кофе и газетой не меньше шести раз. Ты постоянно задаешь мне один и тот же вопрос и получаешь один и тот же ответ. Если бы у девицы имелась хоть капля мозгов, она сразу раскусила бы тебя. К счастью для нас, Джессика оказалась такой же тупой, как следовало предполагать по ее внешнему виду.
Кэгни говорит, не оглядываясь. Ветер дует ему в спину, поэтому Говарду приходится напрягать слух, чтобы разобрать сказанное.
–Я использую этот прием, потому что он работает, а вы, босс, просто старый, вечно недовольный ворчун. Кроме того, вы сами не придумали ни одного хорошего приема. Только очень тупые.
–Подобное притягивает подобное. Я никогда не ставлю под сомнение это золотое правило.
–Да, Кэгни, вам она не понравилась бы. На ваш дурной старомодный вкус, Джессика слишком современная. Для девятнадцатилетней она довольно неглупая, если вы понимаете, о чем я. Даже не знаю, какой должна быть женщина, чтобы вам понравиться. Наверное, абсолютно идеальной.
–Я же сказал – подобное притягивает подобное.
Говард открывает дверь, ведущую в агентство, а Кэгни проходит мимо и направляется к Кристиану, который стоит перед витриной своего видеосалона с двумя очень пожилыми джентльменами. Джентльмены одеты в костюмы, сшитые не позднее сороковых годов. Кэлш останавливается в нескольких футах от компании.
–Понимаете, – объясняет Кристиан, – это символизирует столкновение востока и запада. Будда – восточный идол, Долли Партон – идол западный. Если вы берете в прокат вторую кассету, то получаете скидку в пятьдесят процентов. Искусство встречается с коммерцией. В духе нашего времени, не правда ли? – Ожидая ответа, Кристиан поворачивается к двум усатым восьмидесятилетним старцам в твидовых пиджаках.
–Я двигался в духе времени году этак в сорок третьем, – говорит один из них. – Знаете, сейчас заправить полный бак моего «даймлера» стоит сорок фунтов. Ужас какой-то. Куда катится мир, спрашиваю я вас!
Некоторое время вся троица стоит молча, согласно
–Вы женаты? – интересуется у Кристиана тот из стариков, который не кашляет.
–Нет. – Кристиан так поглощен созерцанием витрины, что отвечает рассеянно, едва покачав головой.
–А собираетесь?
Кристиан поворачивается к собеседнику, не сразу поняв, о чем его спрашивают.
–Я гомосексуалист, – отвечает он наконец, медленно и отчетливо выговаривая каждую гласную.
–Ах да, вы говорили. У меня в последнее время голова стала, как сито. Теперь вспомнил.
Второй старичок прекращает кашлять и обращается к приятелю:
–Господи, Альберт, молодой человек говорил тебе, что он голубой. Ты совсем потерял память.
–Знаю-знаю.
–Наверное, это нелегко, – замечает Кристиан и сочувственно качает головой. – Ну что ж, приятно было поболтать, а сейчас мне пора. Альберт, Уильям... – Кристиан любезно раскланивается с двумя стариками.
–Очень приятно, очень. Счастливо оставаться.
Пара стариков медленно поворачивается. Не успев
отойти даже на несколько сантиметров, Альберт бурчит себе под нос:
–Стыдоба какая...
–Я купил хлеба или нет? – откликается Уильям.
Кэгни подходит к Кристиану, по дороге придумывая, что бы хорошего сказать об оформлении витрины. Впервые за несколько лет Говард изрек истину: Кристиан действительно единственный друг Кэгни. Ни в коем случае нельзя отталкивать его. Кэгни нужен хотя бы один друг.
–Очень... красочно, – говорит Кэгни, глядя на витрину.
–Самая лучшая из всех, что я делал.
–Они тебя не раздражают? – Кэгни кивает в сторону стариков, которые плетутся прочь, по-прежнему крича что-то друг другу в уши.
–Нет, конечно. Они безобидные и совершенно очаровательные. Я не такой дурак, Кэгни. Им по восемьдесят лет. Во времена их молодости меня посадили бы в тюрьму.
–Ну, как знаешь.
Кристиан продолжает смотреть на витрину.
–Если бы пятьдесят лет назад мир не сдвинулся с места, я сейчас сидел бы в тюрьме, а тебе, Кэгни, пришлось бы вести себя паинькой. Пришлось бы смириться с тем, что тебя постоянно спрашивают, как ты себя чувствуешь, и упрекают в том, что ты чересчур много пьешь. А ты действительно чересчур много пьешь.
–Может, и так.
–Кстати, грузовик уехал.
–Да, я видел.
Кэгни расправляет плечи и поворачивается, чтобы идти к себе.
–Кэгни! – окликает его Кристиан.
—Да?
–Тебе не обязательно уходить. Можешь постоять тут, поболтаем. Я тебя не прогонял.
–Знаю, – бросает Кэгни через плечо, заходит в дверь и взбегает по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки.
Кэгни переехал в Кью несколько лет назад, чтобы спрятаться от городской толпы. Здесь не было обычной суеты, характерной для Лондона, однако располагался этот район не очень далеко от города, что позволяло Кэгни браться за работу на лондонских клиентов. Здесь, в Кью, его убежище. Даже спасение в некотором роде. Живя в центре Лондона, Кэгни сходил с ума. Городская суета заставляла его замыкаться в себе, сидеть дома с бутылкой виски. Кэгни сам не знал, почему так хорошо прижился в пригороде. Здесь он чувствовал себя в безопасности – по крайней мере так было последние десять лет и будет еще минимум три месяца. Цветущие деревья поднимают настроение. В парке можно гулять почти в полном одиночестве и отдыхать от толпы, даже не закрывая глаз. Кью не отличается особой уединенностью, однако по какой-то необъяснимой причине кажется малолюдным.
Когда Кэгни открывает дверь кабинета, Говард стоит возле книжного шкафа и, согнувшись пополам, заходится от гомерического хохота, в то время как Айан в ярко-оранжевом спортивном костюме сидит в кресле шефа и делает вид, что задыхается.
–Это место, случайно, не занято? – спрашивает Кэгни, выжидающе встав возле своего кресла.
Айан перестает кривляться и неохотно освобождает кресло. Росту Айана шесть футов три дюйма, короткие каштановые волосы торчат во все стороны острыми шипами, а удлиненное лицо провоцирует постоянные шуточки о лошадях. Черты его лица словно растянуты, как будто он служит карикатурой на самого себя, только более симпатичного.
–Над чем смеялись? – спрашивает Кэгни, усевшись в кресло.
Его рука машинально тянется к ящику с бутылкой виски. Он уже берется за ручку, но вовремя вспоминает, что находится в конторе не один, и достает спасительный пакетик с арахисом.
Говард объясняет:
–Айан только что видел, как человек в пабе подавился куском чесночного хлеба. Эй, Айан, покажи
