Я киваю, хотя по-прежнему не понимаю, о чем говорит мой начальник.
— Так что, как ты понимаешь, — говорит Гарри, — мы не можем менять что-то в новой программе без согласования с доктором Бэмсом. — Он откидывается на спинку кресла и кладет ноги в серебристых туфлях на стол.
Я тоже откидываюсь на спинку кресла и кладу ноги на стол, хотя только мысленно.
— Хорошо. Позвони доктору Бэмсу.
Гарри снимает трубку, набирает номер, подносит трубку к уху, чтобы удостовериться, что там не занято, и передает трубку мне.
— Доктор Бэмс, — говорю я, когда доктор Бэмс берет трубку. — Это Скотт Спектр с телеканала научной фантастики.
— Скотт, — говорит он, размышляя вслух. — Это не вы сделали фотокопию своей груди на корпоративной вечеринке?
— Нет, не я, а моя секретарша миссис Унынья.
— Прошу прощения. Чем я могу быть полезен?
— Я хотел обсудить новую программу.
— Тогда вам следует обратиться к вашему начальнику Гарри Дельцу.
— К нему я уже обращался, — говорю я, сохраняя спокойствие и проявляя терпение. — Гарри сказал, что мне следует поговорить с вами.
— Стало быть, Гарри Делец — человек понимающий. Приходите сегодня на ужин, — говорит доктор Бэмс. — Приходите с супругой. Или один, как хотите. Как бы там ни было, сегодня, в десять, у меня.
Довольный исходом беседы, я возвращаюсь к себе за стол. Едва я сажусь, миссис Унынья, моя секретарша, просит меня подойти. Я говорю, чтобы она подошла сама, но она отвечает, что очень устала.
— Надеюсь, вы ему высказали все, что думаете, — говорит она, когда я подхожу к ее столу.
— Да. Ну, в общих чертах.
— Вам звонил мистер Двадцатка.
— Вик, мой лучший друг. Он просил что-нибудь передать? — Дозвониться до Вика практически невозможно, и не потому, что он живет интересной и полной жизнью и его никогда не бывает дома, а потому, что он программист и слишком занят своим программированием и ему просто некогда отвечать на звонки.
— Просил передать вам, что все готово.
— Отлично. Позвоните, пожалуйста, Джиму. Скажите, что я его буду ждать дома. У меня для него сюрприз.
Хотя моя жена беременна, она беременна совсем чуть-чуть и по-прежнему может исполнять супружеские обязанности жены, как то: мыть посуду.
— Привет, — говорит она, моя посуду. — Как на работе?
Я делаю вид, что не слышу ее, потихоньку подкрадываюсь к ней сзади и обнимаю ее, притворяясь, что думаю, будто застаю ее врасплох.
— Опять ты со своими шуточками. Когда ты так делаешь, ты всегда напоминаешь мне Вика, этого твоего друга. И это не то чтобы очень приятное воспоминание.
Она имеет в виду коронную шуточку Вика, когда он машет тебе издалека, потом подходит и снова машет прямо у тебя перед носом.
— Кстати, про Вика. Нам с Джимом надо к нему заглянуть.
— А как же ужин? — говорит Воздержанья, вытирая руки.
— Вечером нас пригласили к Бэмсу, поужинать с доктором Бэмсом и Гарри Дельцом.
— То есть, выходит, я зря наготовила столько всего?
— Да, — говорю я вполне логично.
Воздержанья снимает фартук и выходит из кухни.
Раньше жираф Джим обращался со мной как с последним придурком. Вообще ни во что меня не ставил. Но теперь, когда я доказал свою мужскую состоятельность, оплодотворив жену, он стал меня уважать. Теперь он заходит в дом через входную дверь, а не вываливается из шкафа, и еще он перестал называть меня Спеком.
— Скотт, — говорит Джим, не называя меня Спеком.
— Джи м, проходи.
— А где Воздержанья?
— Она наверху, — говорю я. — Пошла кое-что взять.
— Такты зачем меня звал?
— Пойдем в гостиную, — говорю я ему. — Хочешь чаю?
Он кивает.
— С молоком?
— Да, Спек, пожалуйста.
— Сколько сахара?
— Пятнадцать кусочков.
Я завариваю чай, разливаю по чашкам и иду в гостиную. Жираф-призрак уже лежит на диване, поджав свои длинные призрачно-жирафьи ноги.
— Ну и как ты себя ощущаешь в роли отца?
— Пока я еще не отец, — говорю я, садясь в свое кресло хай-тек. — Мы беременны всего две недели.
— А через сколько рождаются дети?
— Через девять месяцев.
Он морщит нос.
— Я думал, что через девять дней, как-то так.
— Девять дней?
— Ну, — говорит он задумчиво, уловив в моем тоне насмешку. — Тогда через десять недель.
— Джим, ты в школе что, биологию не проходил?
— У нас в джунглях не было как такового полового воспитания, — говорит Джим. — Нас учили лишь одному: бери ее сзади, а потом убегай.
— Да ты, оказывается, романтик.
— Практичность — прежде всего, — говорит Джим, отпивая чай. — Потому что иначе нельзя. Это же джунгли.
Я киваю.
— Джим, я хотел тебе что-то сказать. Я не всегда обращался с тобой хорошо, да?
— А с чего бы ты стал обращаться со мной хорошо? — говорит Джим, скромно потупившись. — Что я сделал хорошего для тебя?
— Очень даже немало, если на то пошло. Ты помог мне выйти из своей скорлупы. Сегодня я выступил с критикой начальства, заявил Гарри Дельцу, что его новая программа никуда не годится.
— И это все — из-за меня?
— Ну, не только из-за тебя, Джим. Отчасти и из-за моей секретарши, миссис Уныньи, которая явно дала мне понять, что она меня не уважает. И я задумался. Я спросил себя: а что сделал бы Джим, если бы его явно не уважали?
— Я бы сказал тому, кто меня не уважает: «Поцелуй меня под хвостом».
— Вот именно. И я поступил точно так же в каком-то смысле. И в знак благодарности я приглашаю тебя к Вику Двадцатке, чтобы ты там поиграл в компьютерную игру.
— Не знаю, что и сказать.
— Давай допивай чай, и пойдем.
— Не могу, — говорит Джим, отставляя чашку. — Пить не могу, от волнения.
— Ну и ладно, и бог с ним, с чаем. Я тоже не буду допивать свой чай, чтобы ты себя не чувствовал виноватым. Пойдем, — говорю я, глядя на свои высокотехнологичные часы. — Вик за нами заедет. Он будет здесь с минуты на минуту. Надеюсь, что мы все поместимся в его машину. У него хэтчбек, а ты все-таки
