Каждый раз, когда я проглатываю разноцветные колеса, это неземное создание без вторичных женских половых признаков, своим писклявым неуверенным голоском просит открыть рот, чтобы убедиться: Тайлер/Сэт/Марвин был несомненно хорошим и чрезвычайно послушным мальчиком и не спрятал таблетки за щекой, или под языком.Я – ее мечта. Если, конечно, она хотела работать, насколько я понял, медсестрой в психиатрической лечебнице. И ее мечта открывает рот, чтобы дать понять заботливой мамаше – ее синица все делает правильно. Постепенно набирает вес, расправляет прозрачные крылья и отправляется навстречу скалистой голгофе. Так она кормит свою идею. Свою высшую цель. Тощая, постоянно трясущаяся бездарь.Я бы пожалел ее, возможно, и поимел бы. Если бы не ремни, приковавшие и без того ослабленный организм к кровати. Так легко спутать надуманную беспомощность с реальным бессилием.Я уже отнес свою неповторимую личность к безвольным ребятам, которые не в состоянии не то что бросить курить, а даже поднять конечность, чтобы потрогать покрывшуюся густой бородой физиономию.Но правда такова: я не должен шевелиться. Остается лишь узнать, почему.Не самое приятное осознание. Но правда никогда не будет чем-то приятным. Всего лишь констатация фактов о поглощающей вас действительности. Можете назвать ее истиной, насрать. А когда информация отделена от вымысла – она эволюционирует в правду. Без всех этих иллюзий о прекрасном и чистом мире, среда обитания становится враждебной. Настоящей. Невымышленной. И тогда ты понимаешь, что все твое представление о боге, о любви, равноправии – никчемное желание отгородиться от боли. Захлопнуть дверь перед самым носом непридуманных эмоций. Открой глаза. Открой свои долбаные глаза.День пятый.Мне нравится это стройное сострадание. У нее нет груди, но и притворства, сахарного сочувствия в ее движениях я не заметил. Четыре таблетки перорально.– Открой рот.Как тебя зовут?– Открой рот. Мне нужно убедиться, что ты проглотил таблетки.Что ж, смотри. И я открыл рот настолько широко, что правый челюстной сустав хрустнул так, словно кто-то ударил по нему бейсбольной битой. Как когда-то это сделал Дэлмер. В доме миссис Бальмонт.– Меня зовут Джессика.А я думал, тебя зовут Рут. Тебе это имя больше подходит. Будешь Рут. Да и какая, собственно, разница, Джессика – всего лишь штамп в твоем удостоверении. Ты согласна со мной?- Нет.С этими словами она встала, развернулась и вышла.Но дверь осталась открытой. Логичное предположение: Рут была не последней посетительницей на сегодня.В дверном проеме показался высокий широкоплечий мужчина. Свет за его спиной не позволял разглядеть лицо, но цвет кожи я все же определил. Хотя, можно было догадаться и по силуэту, что передо мной стоит афроамериканец. Спортивный, сбитый, глупо смердящий чрезвычайно гипертрофированным эго. От него так и исходит этот душок излишней самоуверенности. Наверное, перед прикованным к кровати человеком, накачанным нейролептиками, все ощущают себя немного божками. Плащ, недешевый костюм и туфли, начищенные до неестественного блеска. Напускной перфекционизм. Другой вопрос: от чего меня тошнит больше – от сияния приторной безупречности, или от колес?– Здравствуйте, мистер…Здесь его глубочайший бас заглох. Так люди намекают на то, что тебе нужно представиться.Говорю, что он может называть меня Тайлером.– Это ведь не настоящее ваше имя?Откуда мне знать? Может, и настоящее. В чем проблема, детектив? Я хотел побеседовать об этом с Джессикой, но она слишком бурно отреагировала на новое, данное мною, имя. Вам не кажется, что ей больше подходит Рут?– Оставим в покое сестру Джессику.Сестру Джессику. Херов сектант.– А случилось следующее: вы практически единственный, кто уцелел в той переделке в 'Онтарио'.'Практически единственный'. Вам не кажется подобная формулировка несколько размытой? И да, я знаю, что мой снисходительный тон сойдет мне с рук, ибо я беспомощен и прикован к больничной койке, что дает мне полное право говорить с вами так, как мне заблагорассудится. Назовите цифру.Мне на секунду показалось, что черное лицо побагровело.– Увы, не могу. Интересно другое: как вам удалось выжить? – Еще одна ненужная пауза. – Это-то нам и предстоит выяснить, мистер…Рузвельт, говорю.И только пристальный взгляд на прощание. Гигантская фигура детектива еще на секунду сокрыла софиты коридорных осветителей широченными плечами и повернула налево. Раздражающий скрип сопроводил дверь в закрытое положение.Мрак. И толстяк, врывающийся в белое полотно.Воспоминания накатывают звуковыми волнами.Хлопки и рыдания перемешиваются с рассыпающимся стеклом.А я до сих пор прикован.Слышали о конформизме памяти? Это когда воспоминания замещаются общественным мнением о ретроспективе.Главное – не писать под диктовку.Глава ПятаяAnonymousОчередное утро. И дежурный прием лекарственных средств. Рут выглядит по-прежнему: омерзительно, но притягательно. Только к глазам подступила эта усталостная синева, больше похожая на
