Слова, слившиеся в признания и просьбы. В хвастовство и ханжество. В благодарности и угрозы.Не много ли однообразия на семь миллиардов индивидуальностей? Таких неповторимых и замечательных индивидов, выблевавших свои души, чтобы ими же и козырять. Да, теперь, чтобы тебя услышали, нужно выстрелить. Чтобы поняли – умереть. Но и этого может оказаться недостаточно. Остается признать – ты никогда не победишь. Никогда. И от тебя останется короткое воспоминание паре поколений, увлеченных новыми возможностями, данными тобой же.Мы всю жизнь пытаемся создать нечто такое, что облегчит жизнь, эту перманентную бойню с режимом тотального бессилия, передаем лучшие наши идеи молодым последователям. А на смертном одре впадаем в недоумение: что с нами случилось?Я скажу тебе, покойник. Тобой пользуются. И пользовались. А теперь умирай и не придавай этому особого значения.Хозяев собак заставляют убирать дерьмо за своими питомцами.Одни носят с собой салфетки, подбирают говно и выбрасывают в контейнеры.Другие – просто накрывают газетой или бумагой.Так вот. Ты – та самая бумажка, которой пытаются прикрыть все дерьмо этого мира. Твоими мыслями и словами. Скомканная, ненужная макулатура.Обидно, ведь смятая бумага никогда больше не будет идеальной.Ну, а теперь закрывай глаза. Поздно что-либо исправлять.Комнату наполнил свет коридорных ламп, а затем и Джессика. Я хотел сказать Рут.– Завтра снимут ремни. Открой рот.Могла бы и не просить. Удивление справилось и без меня.– Да, кстати, под дверью лежала записка, я не читала ее. – Рут положила какой-то листок под мою подушку.Спасибо, что законсервировала мое время. Теперь 'завтра' никогда не наступит.Глава СедьмаяПровалЛюбовь и молитва. Вот, что разъедает твои мозги.Любовь и молитва.Слова эхом разносятся в голове по всем направлением. Ощущение, будто я вновь создаю мыслительный вакуум, только чтобы не вспоминать о том, как отец насиловал сестру. Или бил мать. Непроизвольное отторжение реальности. Каталина поедает прах родителей.Дороти обнимает синий фотоальбом.Серый ковер изо мха на потолке исповедальни.Концентрация.Ступор разбился об осознание – я не прикован. Больше нет этих ремней, руки свободны.Записка. Джессика…нет, Рут принесла какую-то записку. Я точно помню, как она положила листок под мою подушку. Но трагедия подобного просветления в том, что нет никакой подушки. И даже больничная кровать – больше не кровать, а жесткий холодный пол. Знаете, что плохо? Не помнить, как ты уже второй раз меняешь место дислокации. И, похоже, не своим ходом. Сомневаюсь, что я направился бы прямиком в знаменитую ночлежку на пятой улице, учитывая, что до последнего был обездвижен. Я теряю контроль над собой. Моя жизнь уже совсем не моя. Ее по кусочкам растаскивают эти бездомные, вжимающиеся в полупрозрачные матрасы, покрытые пятнами различных цветов. Поверьте, это не работа производителя. Кому-то повезло больше – счастливчикам достались новенькие на первый взгляд спальные мешки. А у того, кто помог мне оказаться здесь, похоже, отменное чувство юмора. Я презираю клоунов.Любовь и молитва.– Что ты сказал? – Этот вязкий вопрос застал меня врасплох. Как выяснилось, я говорил вслух.Говорю, чтобы приятель не принимал все близко к сердцу и ложился спать. Его ведь ждут жена и дети. Ах, постойте, у него их нет.– Ублюдок.Я знаю.Но этот бедняга не учел простой факт: у кого-то может быть гораздо больше проблем, нежели у сраного, бездомного, безработного алкаша.Эти люди полагают, что у них самые несчастные жизни, что ночлежка – кладбище разбитых надежд и мечтаний. Загубленных судеб.Я бы закурил. И это я сказал вслух осознанно.Загубленных судеб… чушь собачья. Этот непросыхающий планктон – самая свободная часть населения. Перед ними открыты все двери. Никакой ответственности, никаких прений на завтрак, отчетов в обед и драм на ужин. Банковские счета, квартиры и машины, недосягаемые яхты и близкое повышение, за которое нужно прилично пососать – все это забота кого-то другого. Безумца, забывшего, когда тот последний раз поднимал глаза к небу, чтобы убедиться, что он жив. Или несгибаемой леди из бухгалтерии, назвавшей сына Сальдо, а доченьку – Авистой.– О чем думаешь, грубиян? – С этими словами бородатый мужчина протянул мне сигарету 'Лаки Страйк'.Спасибо. Ни о чем. Есть огонь?– У тебя такое выражение лица, словно ты испражняешься на крыльцо белого дома. – Первая затяжка за долгое время. На секунду я даже ослеп от удовольствия. Говорю этому парню, что думаю о том, как отсюда выбраться. И спрашиваю, не видел ли он, как меня сюда привели?– Кто-то хорошо набрался вчера. – Из бороды показались белоснежные зубы. Ухоженный бродяга.Говорю ему, что не могу рассказать всю историю, потому что и сам не помню, как упустил момент, когда мои переживания начали методично разбрасывать по ветру.- Друг, да тут у всех такая ситуация. Посмотри вокруг: Ллойд был окружным прокурором. – Он указал
