— Почти три. Загнал в руку. Кажется. Последний день помню плохо…
— Ясно.
Чародей глубоко вздохнул. На столе появилась маленькая стеклянная колбочка, в которой болталась темно-синяя жидкость. Не глядя на Зезву, маг быстро проговорил:
— Будет больно. Но другого способа я не знаю. — Ваадж взглянул Зезве в глаза. — Готов, рыцарь?
— Готов, — кивнул Ныряльщик. Его лоб блестел бисеринками холодного пота. Шумно выдохнул воздух брат Кондрат.
— Хорошо.
Ваадж взял колбу, мгновенье помедлил и кивнул монаху.
— Разбинтовывай, отче. Помни, а чем я говорил. Хорошо… Каспер, медовая повязка готова? Смола? Отлично, давай ее сюда. Зезва, не дергайся, еще не больно! Так. Подождем немного. Ну, помоги нам Ормаз…
Свет нескольких свечей играл в синей жидкости.
Вождь Истинных Ореархр покачал седой головой. Чуть трясущейся рукой бросил в костер толстую ветку. Поморщился, устраивая поудобнее ноющую ногу. Духи Леса, болят старые кости…
— Так значит, человек этот не простой?
— Не простой, — кивнул Эррохр, грызя кусок жареной оленины. — Разве обычный человек стал бы спасать Архра?
— Не об этом я, — отмахнулся вождь. — Там, у реки, когда пришел Гнилой бог снежных людей… Почему он не сожрал вас?
Эррохр отбросил кость и долго молчал. Гайхра сжала руку мужа. Притихшие мхецы, что сидели вокруг костра, терпеливо ждали ответа. Шипели ветки, сверкающие искры взметались вверх, к невидимому потолку пещеры.
— Больше ждать нельзя, — решительно произнес Ваадж. — Зезва, не дергайся ты, еще не режу!
Каспер сжал меч так, что побелели пальцы. Отец Кондрат тихо зашептал молитву. Зезва закрыл глаза. Чародей внимательно осмотрел кисть — черную, распухшую, с пульсирующей красной прожилкой на мизинце. Казалось, самый маленький палец жил своей жизнью, кожа возле ногтя время от времени шевелилась. Зезва уже морщился от боли.
— О, Дейла, — прошептал брат Кондрат. — Что это такое?
— Святой отец, подожди… — Ваадж долго смотрел на кисть. — Зезва, выпей. Будет больно. Очень больно.
Ныряльщик подавленно кивнул, взял из рук мага колбу. Поколебался немного и залпом выпил синюю жидкость. Тут же со сдавленным стоном едва не сполз под стол.
— Каспер, отче, помогите!
Глаза Зезвы закатились, из приоткрытого рта потекла бело-желтая пена, смешиваясь с кровью из прикушенной губы. Брат Кондрат и Каспер подхватили Зезву за локти. Тело Ныряльщика дергалось. Взмокший от напряжения Ваадж извлек нож из каминной решетки, придирчиво осмотрел красное, раскаленное лезвие. Повернулся.
— Держите крепче. Рука, рука!
Каспер схватил руку Зезвы, прижал к поверхности стола.
— К кисти не прикоснись, юноша! Зараза… Отче, готов?
Голова Зезва болталась из стороны в сторону, ничего не видящие глаза вращались в глазницах, рот скалился в животной усмешке, пузырилась пена, уже черная. Ваадж поднял нож.
Эррохр, наконец, заговорил, не спуская глаз с огня:
— Когда мы уже были совсем близко от человековских земель, Зезя показал мне левую руку. Пальцы и ладонь стали черными, кожа дергалась. Это, — лесной мхец поднял взгляд на вождя, — не морозная рана и не гниль… Там у реки, когда Гнилой нюхал его, он почуял Ночь.
Лесовики глухо заворчали, некоторые придвинули поближе копья и дубинки. Гайхра широко раскрыла глаза, приподнялась, чтобы взглянуть туда, где спал маленький Архр. Медленно села обратно и прижалась к мужу еще сильнее.
— Ночь, — повторил Ореархр, пожевал губами. — Этот Зезва — создание Ночи?
— Нет! — Эррохр сверкнул глазами. — Нет…
Ваадж вытер пот со лба. Кивнул Касперу.
— По моей команде, Победитель… Отче? Ну, раз, два, три…
Раскаленное лезвие опустилось. Зезва дернулся, закричал. Каспер и брат Кондрат выбивались из сил.
— Не отпускайте! — крикнул Ваадж, — отче держи марлю, ну?!
Зезва пришел в себя, простонал:
— Палец…
— Тише! — гаркнул Ваадж, сжимая в кулаке что-то маленькое, в окровавленной тряпке. — Подумаешь, мизинец, не причиндал же отхватили, так радуйся!.. Ага, вот он, голубчик…
Ныряльщик оперся о Каспера. Дикая, рваная боль сжигала кисть. Зезва покачнулся, и неминуемо бы упал, если бы Победитель не поддержал его.
— Осторожно!
— Спасибо, друг Победитель… Ох, курвова могила…
Отец Кондрат между тем старательно бинтовал кисть, приговаривая: — Ничего, сын мой, просто палец… Пустяки, Ормаз свидетель. Не дергайся, уф! Так, хорошо, гуляй.
— Курвин корень…
Бережно прижимая к груди забинтованную руку, Зезва подошел к столу, где Ваадж продолжал прижимать к доскам поверхности насквозь пропитанный кровью комок материи. Каспер и брат Кондрат уже были там.
— Считай, тебе повезло, — хрипло сказал Ваадж. — А ну-ка, что тут у нас?
Маленький комочек под пальцами дернулся, раздалось шипение, и отец Кондрат отскочил назад, громко воззвав к Дейле. Каспер остался стоять на месте, лишь побледнел пуще прежнего. Ваадж криво улыбался.
— Ночь не смогла захватить человека Зезву, — Эррохр рыкнул, ударил кулаком по ладони. — Лишь попыталась! Но он оказался сильнее, почти две ночи боролся с ней. Потом мы расстались, что случилось с ним дальше, не знаю…
— Так вот почему Гнилой не захотел вас есть, — протянул Ореархр. — Почуял Ночь в этом человеке. Надо же, клянусь Духами Леса! Испугался! А потом взял и слопал вонючего снеговика, хо! А твой Зезва…
— Я обязан ему жизнью сына, — глухо произнес Эррохр. — Быть может, мы никогда с ним не встретимся, и я даже не знаю, жив ли он, но я знаю одно, — лесной мхец поднял косматую голову, — он храбрый сердцем и душой. Он как Истинный, сын леса!
Костер шипел и плевался искрами. Мхецы долго молчали, прежде чем снова вернуться к неспешному разговору. Дел-то невпроворот. Скоро выступать на юг, подальше от этих земель, где стало слишком много человеков.
Гайхра уже давно ушла к сыну. Эррохр пришел поздно, сел рядом с женой и сыном. Долго смотрел на их спящие лица. Ласково рыкнул и лег рядом, обняв Архра. От дымившего костра шел слабый запах оленины. Эррохр улыбнулся. Храбрый сердцем и душой этот Зезва.
Ваадж обвел всех взглядом и медленно развернул марлю. Оттуда высунулся маленький, тоненький отросток, похожий на дождевого червя. Зезва сдержал крик, отшатнулся. Каспер выругался.
