тут? Разве…
Горгиз осекся. Мевлуд молча уселся у костра, кивнул Арену и Оресту. Молодые душевники последовали его примеру.
— Вы же должны были отвести солнечников в центральный Мзум! Почему вы вернулись?
Мевлуд поднял глаза на младшего сына. Казалось, банщик постарел еще больше за последние несколько дней.
— Эров мы отвели, — устало пояснил старик. — А что ты делал?
— Я… — Горгиз опустил глаза, но тут же вскинул голову. — Собирался за вами идти.
— Точно, — кивнул Орест.
— За нами, — согласился Арен.
— Горгиз, — повысил голос Мевлуд, — а помнишь, как в деревне над тобой шутили, когда ты был совсем маленький?
Хромой душевник вздрогнул.
— Потому что я хромал?
— Нет. Потому что ты не похож ни на меня, ни на мою покойную жену, ни на братьев.
— Ну и что же… — Горгиз замер, не сводя глаз с ворчащего пламени.
— Ты не мой сын.
Горгиз вскочил, как ужаленный.
— Что ты говоришь, отец? — процедил он, бросая невольный взгляд на свой топор, оставшийся у изголовья его ложа. Странно, теперь его держит Орест. — Я не понимаю!
Мевлуд поднялся.
— Ты не душевник, — безжалостно продолжал он, — не сын Рощи.
Горгиз потрясенно смотрел на того, кого он столько лет звал отцом.
— Мы с женой перебрались в Кеманы, когда Орест и Арен были совсем маленькими. С нами ехала эрка с маленьким ребенком. По дороге она заболела и умерла. Бросить дите мы не могли, забрали с собой.
Старый банщик поднял глаза.
— Ты — этот ребенок, Горгиз. А твоя несчастная мать была мзумкой, дочерью солнечного народа!
Бесновался костер, требуя новых дров. Совсем рядом завыл волк. Горгиз закрыл лицо руками и медленно опустился на колени. Мевлуд отвернулся. Глухой удар и возня за спиной заставили старика дернуться. Орест и Арен хорошие мальчики, послушные. Они все сделают как надо. Осиные колья наточены… Горгиз, сынок…
Волк выл, не переставая.
Брат Кондрат осторожно снял пропитанные кровью повязки и внимательнейшим образом осмотрел рану. Свет лампы задрожал, и инок недовольно заворчал:
— Так, сын мой, у тебя что, рука дрожит? Держи крепко!
Каспер послушно кивнул, изо всех сил пытаясь сдержать предательскую дрожь.
Аинэ повернула голову и слабо улыбнулась. Лоб девушки был покрыт испариной, и отец Кондрат, хмурясь, прикрикнул на бледного Каспера:
— А ну, сын мой, дуй за шиповником! Ты подготовил настой?
Каспер бросился к дверям, с топотом промчался по коридору, отмахнувшись от вопросительного лица дежурившего тяжелого пехотинца, и вскоре вернулся, неся настой из плодов шиповника и свежие чистые тряпки.
Рана Аинэ никак не хотела заживать. Девушка слабела с каждым днем, и отчаянию отца Кондрата не было предела. Достойный инок не отходил от постели ночами, не ел и не пил, сильно похудел. Тщетно уговаривал его Каспер подежурить ночь вместо него. Огромный монах был непреклонен. Снова и снова штудировал старинные книги, советовался с лекарями, приводил двух врачей, вытребованных у Вожа Красеня, гамгеона Цума. Но рана не заживала. Аинэ по большей части находилась в забытье, но иногда лежала с широко раскрытыми глазами и тихо улыбалась, слушая, как Каспер рассказывает разные смешные истории. Несколько раз приходили тевад Мурман и Гус Орлонос. Они шепотом справлялись о здоровье Аинэ, а в конце каждый раз спрашивали, не слышно ли чего о Зезве. Брат Кондрат в ответ лишь качал головой.
Иногда, когда Аинэ забывалась беспокойным, тревожным сном, отец Кондрат оставлял в комнате Каспера, а сам шел на городские стены. Там он долго смотрел, как метель носится над покрытой ледяной коркой Хумстой. Река делит раскинувшийся слева, почти до моря, Тихий Лес на две равные части, а со стороны королевских позиций, на их левом фланге высится полуразрушенная Каласская Стена, возведенная в незапамятные времена ткаесхелхами. Теперь там заняли позиции мзумские арбалетчики. Если посмотреть направо — весь противоположный берег покрыт редким ельником, который становился тем гуще, чем дальше от берега. Еще дальше чернеет крышами маленькое село Шрам, что раскинулось пауком на высоком холме. Там передовые части королевских войск. Хумста опоясывает холм, на котором расположено село, дальше такая же холмистая, заснеженная местность. На ней: укрепления из насыпей и деревянных палисадов. За ними — спешно возведенные стены. Позиции мятежников…
— Давай повязку, сын мой. Шевелись!
Каспер поспешно передал смоченную в настое шиповника ткань. Брат Кондрат быстро перевязал рану, шикнул на Каспера, чтобы тот вытер испарину со лба Аинэ.
— Деда Кондрат…
Монах и Каспер замерли возле дверей и быстро вернулись к постели. Юный Победитель с достойным восхищения артистизмом изобразил самое веселое лицо, какое только мог, а достойный служитель Дейлы весело протрубил:
— Доченька, как ты? Замечательное утро! Почти рассвело, и мы…
— Дедушка Кондрат… Каспер… Я хотела сказать…
— Что, милая?
— Я… вас очень люблю.
Каспер отвернулся, но тут же повернулся снова. Желваки ходили по лицу юноши, пальцы впились в табурет, на котором он сидел. Отец Кондрат побледнел, наклонился над Аинэ и поцеловал горящий лоб девушки.
— Доченька…
Каспер бросился на колени перед кроватью, прижал к лицу руку Аинэ и выскочил в коридор. Отец Кондрат уже улыбался, поправляя подушки.
— Мне Зезва приснился, дедушка Кондрат.
Монах вздрогнул.
— Совсем как живой привиделся… Сказал, что он… что он… — слеза покатилась по щеке Аинэ, — сказал, чтобы я ждала его…
Брат Кондрат прикусил губу. Огромная рука инока осенила девушку знаком Дейлы. Та закрыла глаза, и монах принялся неистово молиться. Дейла, помоги…
— Деда…
— Доченька?
— Ночью я… я с богами разговаривала… Не смейся…пожалуйста…
— Доча, я не смеюсь, как ты могла такое подумать! Как я мог… Расскажи, деточка, расскажи…
— Я спросила, — тихо проговорила Аинэ, глядя прямо перед собой, — почему сначала умерли мои мама и папа? А потом настал черед дяди Севдина и тети Наиры… Почему, дедушка Кондрат? Как же так… Вот они были… живые люди… радовались, дышали, надеялись… А потом их не стало. За несколько мгновений… Почему все так, деда? За что умерло столько людей в Кеманах? В чем они провинились? Разве такое может быть, когда убивают? Разве мы рождаемся не для счастья? Дедушка Кондрат?
Аинэ приподнялась и со стоном упала на подушки. Всполошившийся инок бросился было за отваром, но девушка отказалась. Лишь не сводила глаз цвета морской волны с монаха. Брат Кондрат понурился, сгорбился у кровати. Медленно заговорил:
