Мурмана.
— Светлейший, ты не понимаешь! — прорычал он. — Этого вооружения мало, мало! Что мне пять баллист? Почему не прибыли осадные орудия?
— Осада? — поднял бровь Мурман, отставляя кружку с пивом. Правитель Горды восседал за огромным деревянным столом в примной зале дома Антана — наместника Даугрема и командующего западной группировкой мзумских войск. — Да ты, никак, штурмовать кого собрался, э?
Антан потряс над головой кулаками и топнул ногой с такой силой, что в дверях появилась и тут же исчезла голова часового.
— Да, собираюсь, клянусь милостью Дейлы! Ашары, проклятые Ашары! У мятежников там довольно высокие стены, и необходимы осадные орудия, светлейший, понимаешь? — гамгеон закашлялся. Его болезненно бледное лицо скривилось. Мурман спокойно осушил кружку и потянулся за кувшином. Неплохое тут пиво, дуб их всех дери.
— Светлейший тевад сомневается, что это осиное гнездо нужно окончательно выжечь? — Антан сел за стол перед Мурманом, но тут же вскочил, заметался по комнате, размахивая руками. — Сколько народу у нас полегло! Душевники уклоняются от сражений, действуют маленькими группами. Правда вчера и ночью удалось-таки засадить им кол в задницу, клянусь Ормазом! Ублюдки бежали в Ашары, только пятки сверкали! Один шаг остался, всего один, и всё…конец всей операции!
— У Северной развилки, — покачал головой тевад, — рыцари Рощи контратаковали наших солдат, увлекшихся преследованием. Удар вполне логичен — прикрыть отступающие войска. Я предупреждал тебя, гамгеон, предупреждал! Кто орал — «опрокинем в море душевничью погань»? А? Кто, едрит твою жизнь, спрашиваю? Почему ты нарушил приказ? Почему рыцари сломя голову помчались в обход, надеясь перерезать дорогу отступающим? Вместо того, чтобы охранять арбалетчиков и рменов? Снова скажи спасибо махатинцам и джуджам — если бы не они, рощевики разметали б нас в пух и прах, твою мать! Жопы б на уши натянули!
— Кто ж знал, — глухо сказал Антан, — что душевники завалят деревьями обходную дорогу и задержат тем самым нашу кавалерию…. Но, светлейший тевад, что за резон тыкать сдохшую свинью? Нужно идти на Ашары, смести с лица земли, отправить их всех на соль!! Я лично поведу людей!
— Сказать по правде, друг Антан, — Мурман ковырялся в зубах видавшей виды зубочисткой, — я почти согласен с этими доводами…
— Почти?
— Не перебивай, наместник! — сверкнул глазами тевад, осмотрел зубочистку со всех сторон и снова сунул ее в рот. Затем сжал кулачище и грохнул им о стол. Зазвенела посуда. Снова заглянул часовой. — Будь моя воля, сжег бы Ашары прямо с галер! Окончательно, понимаешь? Всю их сраную рощу сжёг бы, ага! Едрит ихню бабушку в дупель, уф! Но…
Мурман прислушался. За окном скрипели телеги. Он поднялся, смерил Антана мрачным взглядом и подошел к окну. Рывком раскрыл ставню. Завывая, в зал ворвались мокрые снежинки. Антан скрестил руки на груди, но с места так и сдвинулся, похожий на старого застывшего аиста.
Мурман долго смотрел, как под присмотром монахов сумрачные возницы управляют телегами, полными трупов. Из-под сероватых накидок в разные стороны торчали ноги и руки мертвецов. Лошади храпели и волновались. Торопливо семенивший рядом с одной из телег низенький монах тщетно пытался забросить на телегу свисавшую скрюченную ногу, темную от крови. Черный снег чавкал под скрипящими колесами.
— Семь, восемь, девять…десять, — считал телеги Мурман, схватившись за ставни. — А вот и мои козодрючеры…по сапогам узнаю…одиннадцать, двенадцать…
— Это уже не рейд супротив лиходеев, друг Антан, — сказал он, не оборачиваясь. — И ты прав, последнее гнездо скверны осталось ядом залить.
— Так ты согласен, светлейший?
Мурман захлопнул окно и повернулся. Антан отшатнулся, потому что лик тевада был поистине страшен.
— Против воли её величества, — с трудом выговорил Мурман, наливая себе пива, — не пойду никогда. У нас четкий приказ командующего Олафа — не предпринимать никаких действий против Ашар, лишь осуществлять военную блокаду, не препятствуя при этом подвозу продовольствия. Не забывай, в Ашарах все еще находится небольшой элигерский отряд. Остатки гарнизона, не успели вывести после Дарского мира, как же! Но видит Ормаз, как же хочется…
Антан выпучил глаза, потому что кувшин лопнул в руках тевада, и золотистый напиток разлился по столу большой пенистой лужей, закапал водопадом на покрытый соломой пол. Мурман некоторое время молча смотрел на пивное море. Антан хлопнул в ладоши. Явились суетливые лакеи с тряпками и благовониями. В дверном проеме мелькнуло озабоченное лицо Аристофана.
— Даугремское пиво, — наконец, сказал Мурман, усмехнувшись в усы, — красноватое оно у вас, друг мой Антан. Но вкусное, зараза!..
Антан щелкнул пальцами, и вскоре принесли новый кувшин и закуски. Тевад грузно сел на жалобно скрипнувшую скамью и приложился прямо к горлу кувшина. По усам Мурмана потекла пена. Не сводя глаз с тевада, Даугремский гамгеон осторожно уселся на краешек скамьи, подпер голову кулаком и скрестил под столом свои длинные, как у цапли, ноги.
— Красное пиво, ха! — Мурман отер усы, поднялся и, пошатнувшись, снова направился к окну. Телеги шли и шли. — Антан, вели принести еще пива.
Мгер считал себя опытным агентом. В свои сорок лет он дослужился до Знающего — чина хоть и не высокого, но, по крайней мере, не самого низкого в структуре Тени. Его переполняли гордость и радостное рвение. Так верный пёс заливисто завывает от восторга, получив косточку от грозного, но любимого хозяина-бога. Еще бы, святой дуб тому свидетель! Удостоиться чести разговора с самим Гастоном Черным, главой Тени! Сон какой-то, милостивая Дейла… А ведь делов — то — следить за смазливой горничной. Дана звать. Дохтур к ней шастает еще этот. Меваном звать красавчика. Мгер поправил капюшон и ухмыльнулся. А ничего девка, дуб свидетель. У книжника губа не дура, ха. Заманить бы её на сеновальчик, а там кричи-не кричи — не убежишь. А может… Нет, опасно. Все ж таки горничная Ламиры! Хотя, раз уж Тень за ней слежку установила, знать, не такая уж и чистюля на предмет верности государству и короне. А раз так, значит, неблагонадежная. Неблагонадежная, значит, потенциальный враг Мзума. А что след с врагами государства делать? Правильно, давить. Тех, кто штаны носит — сразу, а баб…Баб тоже давить. Но не сразу. Агент снова ухмыльнулся.
Раздался тихий свист. Мгер осторожно отозвался и натянул капюшон так низко, что мог видеть только собственные ноги в потертых сапогах. Ну так, дело ж привычки.
Крадущейся тенью пройдя вдоль фасада дома, в котором жила Дана, Мгер успел заметить, как скрывается в темноте фигура другого теневика. Он нахмурился. Поганая работа, да сожрет его Кудиан! Кто сегодня дежурил, Гаин, кажется? Ох, и всыплет ему Мгер после смены!
Ночь покрывала влажным туманом улицы Мзума. Вечером шел мокрый снег, но к ночи растаял, и Мгеру было зябко и неуютно в плаще. Кудианово пламя, надо было брать теплую накидку…
Так, тихо! Мгер прижался к холодной стене, словно пытаясь слиться с обжигающе-холодным камнем потрескавшейся кладки. Шаги. Ухнула сова — напарник подает сигнал. Ну, кто тут у нас? Ага, идет, курвин сын.
Быстрым шагом мимо ниши, где притаился Мгер, прошел человек. Он старательно обошел круг света, что падал от тусклого фонаря на доме напротив. Но теневик знал, это доктор Меван — узнал по шагам. Неожиданно у агента перехватило дыхание: врач стоял, чуть расставив ноги в черных брюках, и пристально смотрел прямо на Мгера. Теневик сглотнул. Ему вдруг почудилось, что от темной фигуры книжника идет тяжелое, непонятное ничто, и это ничто начинает копошиться у него прямо в мозгу. Мгер затряс головой, потянулся к ножу. Ничто пропало, оставив слабую головную боль и горький привкус в пересохшем рту. Меван уже скрылся в темноте. Теневик вдруг почувствовал, как по лбу стекают капли холодного пота. Мерзкое ощущение, особенно в холодную погоду…
Выждав несколько мгновений, Мгер приложил ладони ко рту и три раза прокричал павлином — благо,
