— Этого мне не приказывали.
— Тогда что?
— Остановить.
— А если бы Он приказал тебе усыпить меня? Шайло?!
— Я повинуюсь воле Создателя.
Шайло выхватил оружие и выстрелил в отсек с кристаллической жидкостью. Крик оборвался, когда Люмен полетел вниз. Резко он включил накопление света для топлива. Но того было так мало. Костюм только успел осветиться, а он всё падал светлым пятном на чёрном небе. И со страшной скоростью летел вниз, когда не видел земли. Его затянуло в водоворот и швыряло в сторону как тряпичную куклу. Люмен успел только перевернуться лицом к небу и увидеть абрис туманности, когда всё вдруг потушил сокрушающий удар. Всё исчезло, тело, помыслы, свет всё блек.
Последнее, что он видел, как Шайло стал высоко над туннелем и лишь на миг задержался взглядом над пропастью шахты. А потом взял тяжёлую крышку люка и задвинул её. Тьмы становилось всё больше, остался тонкий серп призрачного света.
Всё исчезло.
14
«Тьма — долина её.
Мрак — вожделение.
Силы разрушения и хаоса в дикой пляске сливаются, когда ступает она по раскалённому небу и шепчет в притихшие костры.
Она — мать всего отверженного.
Она — проклятие живущим.
Остерегайся властительницы хаоса. Ибо всегда знает, что желает. И всегда порождает пепел. Мать обмана, хитрости и коварства, умна и жестока, не ведающая пощады. Имя ей — Разрушение. Удел — борьба»
«Слышишь.
Я, так или иначе, приду за тобой.
Дитя моё, не бойся.
Мать хаоса позаботится о тебе. Раз уж быть хаосом — так не отказывать себе ни в чём»
Тьма, глухота. Тьма обволакивает и проникает внутрь, затягивая как в кокон, всё глубже и глубже. Темнота вливается через рот, наползает через глаза и стягивает руки тугими верёвками.
Падение.
Больше он ничего не помнил, не мыслил, не видел. Только бесконечное ощущение падения и немой крик:
Предатель!
Шайло, я пал. Шайло. Вспыхнувший образ, лицо брата, закрывающего люк и серп блеклого света. Глухой скрежет. Тьма.
Теперь он может остаться со своей правдой. Пусть проходят тысячелетия, время вечно в своей сталости. Что ты наделал? Он лежит с открытыми глазами, уставившись в пустоту и не шевелится. Всё растворяется, потому что всё одно и сознанию негде найти зацепок. Нельзя отсчитывать изменения, их здесь нет. Времени тоже нет. Слишком долго, невозможно узнать, когда сознание отключается и когда он открывает глаза, чтобы всё так же смотреть высоко вверх, где должен быть люк. Тело не слушается. Он его просто не чувствует, хоть и пытался шевелиться не раз.
Есть холод, ни звуков, ни ощущений. Только продирающаяся внутрь мерзлота. Значит, организм ещё не полностью уснул. Выходит, он ещё жив, раз не погас ещё ум.
Да, должно быть, ещё жив. Холод вызывает дрожь, но двинуться с места невозможно.
Провал, порой это походит на засыпание и незаметное забывание. Как если бы всё и сам он растворяется во мраке заброшенной шахты. Выныривая из спасительного забытья, приходит осознание. Теперь он помнит, кто заточил его здесь и по чьей воле это произошло. Шахта расположена глубоко под землёй, её давно забросили, когда здесь кончилась разработка кристалла. Теперь только мёрзлый камень и впивающийся иглами иней властвуют в забытом подземелье.
Впереди пустота. Он не помнил удара, только падение.
И снова его нет.
Всё чаще и на дольше гаснет его ум. Дрожь давно прошла, холод почти не чувствуется. Но так пролежать он может ещё долго, только растворится в застывшем кругом ничто. Всполох, свист ветра. Нет, удара не было, только бесконечное падение и раскинувшаяся внизу темнота.
Теперь можно лежать тишине и слушать вспыхивающие образы. Так разлетается пепел от костра и агора теряет целостность. Ты получил свою правду и зная её, можешь посвятить ей вечность.
Лежать здесь, пока всё свершится. Немая ярость проходит по позвоночнику и вспыхивают в темноте глаза полные горячей злобы. Ты заточил меня здесь! И пока всё будет идти к ожидаемому, здесь мне лежать и осознавать это.
Впервые тело отреагировало и он выгнулся, пытаясь подняться. Упал обратно на раздробленные острые камни. Это был первый звук в скованной тишине.
Как можешь Ты наблюдать за всем и зная правду, позволять происходит этому?! Как можешь допустить?!
Отец! Низвергнутый Им, он всё ещё мог смотреть в темноту вместо неба и помнить. Сжимаясь от ярости и бессильно посылая тлеющий гнев в пустоту, он всё ещё помнил. И угасал, проваливаясь всё чаще, не осознавая себя, не ощущая холода.
Была только тьма.
Одна тьма.
И больше ничего.
Люмен уходил.
— Слышишь?
Смутное видение пробралось через густой покров и потревожило блаженное небытие.
— Слышишь.
Глаза под веками оживают, не ушедшее присутствие выдаёт дрожь ресниц.
— Ты не один, не бойся.
Среди всего появляются тени. Их присутствие проскальзывает вначале тихо и быстро, но тени сгущаются. Как острые грани выступают тёплые всполохи света. Из темноты выступает теплота и разряжает острый холод. Тепло касается щеки.
Кто-то склонился над ним и смотрит внимательно и с интересом. Другой обходит со стороны, шаги тяжёлые и нетерпеливые. Шорох камней под ступнями. Чужое дыхание всё теплее. Кто-то склонился ещё ниже.
— Не спит, — грубый мужской голос.
И красивый как талая вода:
— Знаю.
Как вспышка в голове: знаю. Кто бы это ни был, он обращается к нему всем своим существом и
