улыбается. Даже через закрытее глаза Люмен ощущал проясняющуюся улыбку. Она так и довлела среди его темноты.
Глаза открыты всего на миг: там свет матово-жёлтый и густота посреди света, всё размыто, неясно.
— Снова ускользает.
Обходит. Пол как будто уходит из-под него, свет и тепло становятся ближе. Запах измороженного камня резко схлёстывается с запахом огня. Это горят факелы, пламя трепещет и трещит, многократно усиленное глухой немотой кругом. Так каждое слово обрастает и утяжеляется, когда его произносят.
Прозвучал приказ:
— Уносите.
Тот же голос повторил:
— Не бойся, ты не один.
Как если бы знал, что сознание проясняется и способно впустить в себя сказанное. Пропасть подобралась стремительно, и всё мигом исчезло. В следующий раз Люмен снова различил свет перед глазами. Но глаз открыть так и не смог, сколько не пытался. Света было очень много, то был костёр и жар доходил аж досюда. Холод сменился этим жаром так резко, что поначалу это жгло, как если бы горел он сам. Постепенно тёплый покой вытеснил воспоминание о холоде. Остался только свет за закрытыми глазами.
Внезапно на фоне света появился тёмный сгусток. Тот был так знаком, так близок, как будто находился с ним целую вечность. Пятно становилось темнее. Это человек подходил ближе к лежащему на шкурах легионеру. Остановившись над ним, человек так и замер. От него исходило искрящееся торжество.
Костёр застонал, взметнувшись к небу.
Рука коснулась щеки, Люмен нахмурился.
Улыбаясь, тень отступала. Осторожно сменялись дни, звёзды явственно отражались в небе и туманность наползала, крылом касаясь всей кожи. Земли менялась, падающий далеко снег имел разную структуру. Они всё время куда-то шли. Не останавливались, но и не спешили. Редко когда голоса пробивались через покров, сковавший легионера, но иногда и ему удавалось разобрать обрывки улетающих слов:
— Вспышки учащаются.
Голос из огня.
— Он теперь не уйдёт, — взгляд, направленный на него. Долгий взгляд.
— Свора уже идёт по следам.
— Воистину пугливы и свирепы. — Смех предназначенный только ему. — Свора уже взяла след.
— Им стало известно достаточно скоро.
— За шахтой всегда наблюдали. Слышишь, им очень важно не отдать тебя мне.
— Думаешь, он слышит тебя?
Заинтересованное недоверие.
Яркая уверенность.
— Да.
Провал. Шум снега, снежинки трутся одна об другую, падая бесконечным покровом. Небо затянуто темнотой и холод скатывается с переполненных гор. Теперь он слышит как сани скользят по мягкому снегу и дыхание мчащихся вперёд собак. Его накрывает плотная ткань с ниткой скрутившейся в узел, та плотно прикасается к шее. Дышать получается глубоко, впитывая предутреннюю свежесть. Ночь скоро кончится. Собаки мчатся в сторону первой звезды.
Сани останавливаются.
— Теперь правь ты.
Быстрый поклон и второй сменяет того, кто так часто смотрит на него. Запах шкуры. Должно быть, ему удаётся открыть глаза. Но туманность тут же сливается в растянутое пятно и закатывается в темноту.
— Ничего, уже скоро.
Понимание вспыхивает гораздо позже.
— Хочешь остановиться? Сейчас? — Голос дрожит от напряжения. Во всём нём звенит сталь.
Звучит имя. Человека как-то зовут и тот отзывается.
— Нужно торопиться.
Быстрый взгляд на легионера.
— Это опасно.
— Он нам не опасен.
— Все они опасны.
Полыхнувшее веселье.
— Для начала можно удостовериться в лояльности, — последнее слово усилилось особой интонацией, — а потом уже целить.
— Это нужно сейчас. Отходите.
Все повинуются приказу. Их не много, не больше трёх, но каждый шаг за шагом уходит из поля восприятия в глухоту и немоту. Их больше нет, есть только близкое присутствие, ощущение прикосновения к волосам и морозное дыхание стужи, смешанное с огнём умных глаз.
Эти глаза не похожи ни на что, чужие для всего мира и купающиеся в понимании этого.
— Сейчас ты отойдёшь.
Он не успевает попытаться посмотреть и узнать, действительно ли перед ним кто-то есть, как всё исчезает и не сразу удаётся ощутить холод утра и скорость езды. Сколько прошло времени? Рядом никого, но так же быстро несутся псы, отталкиваясь лапами от твёрдого снега.
— Начинает приходить в себя.
— Прекрасно.
Остановку сделали под вечер, развели большой костер в центре не опасаясь, что их заметят. Люди расселись кругом, переговариваясь монотонным шумом вдали. Его оставили тут же. На этот раз Люмен смог разлепить тяжёлые веки, всё впереди казалось мутным как под водой. Костёр пылал ровно большим ярким пятном, жар от него искажал воздух.
Глаза поначалу не могли сфокусироваться, всё так и расплывалось. Пока наконец Люмен не смог достаточно напрячь их, пытаясь увидеть то, что находилось перед ним.
Видя его усилие, человек поднялся от костра и подошёл ближе, как будто предоставляя себя на обозрение. Костёр полыхал, высвечивая волосы ярким золотистым ореолом и делая саму фигуру чернее. Но вот Люмен увидел острые брови и властную линию губ, сложенные под грудью руки. И волосы, золотом рассыпанные по плечам. Пронзительно голубые глаза смотрели удовлетворённо.
Она подошла ещё ближе.
Нет, не золотые, такие же как огонь. Ему даже не пришлось спрашивать.
— Ещё узнаешь.
И закрыла Люмену глаза.
— Подъезжаем.
Зрение всё ещё не чёткое, но среди снегов он смог различить разбросанные хижины, покрытые тёмными шкурами и развешанные на каждой черепа и кости животных. Люди останавливались в стороне, мало обращая внимания на прибывших.
— … уже с нами…
— … в хижину…
— … будет исполнено…
Она так и не оглянувшись пошла прочь и скоро скрылась в темноте. Оставалось не так много времени перед очередным провалом. Теперь Люмен мог знать, когда они подходят.
Не так много времени…
Его поднимают.
— Воистину просчитанные.
