– Но я так больше его и не увидела, – голос рассказчицы дрогнул. – Он ушел, не попрощавшись.
А на следующий утро мертвое тело старого священника нашли под горой: он сломал себе шею, упав с высоты. После этого маленькая девочка ощутила, что осталась совершенно одна во всем мире. Прошло несколько дней, во время которых мачеха почти не разговаривала с падчерицей, но та все время ощущала на себе ее странный, изучающий взгляд…
– Однажды, – говорила Алина, отрешенно глядя на горящие свечи в начищенном до блеска канделябре, возвышавшемся посреди стола, – в наш дом стали съезжаться эти противные «родичи». Я почувствовала необъяснимый страх.
В тот вечер юную баронессу отправили спать пораньше, но, не успев уснуть, она снова услышала пугающее пение. Потом кто-то или что-то принялось скрестись у нее под кроватью. Но это не были мыши! С каждым мгновением маленькой девочке становилось все страшнее и страшнее. Не смея оставаться одной в темноте, она выскользнула из кроватки и, одевшись, поспешила на кухню: там хоть горел в очаге огонь.
Голос баронессы дрожал все сильнее. Она испуганно посмотрела по сторонам, как будто снова одиноко брела по темным коридорам замка. Испуганное, беззащитное выражение на милом лице оказалось для стрелка последней каплей. Мгновенно преисполнившись жалости к девушке, не в силах больше бороться с искушением, Мориц нежно обнял баронессу и поцеловал. Не колеблясь, Алина ответила на поцелуй и страстно, с неожиданной силой обвила шею стрелка своими ручками.
Потеряв от любовного пыла голову и счет времени, Мориц с трудом пришел в себя только под утро. Он лежал на разворошенной постели в кровати рядом с Алиной. В ее комнате. Девушка не спала и рассеяно перебирала пальчиками волосы на голове молодого человека.
– Я не хочу расставаться с тобой, – прошептала она. – Только встретились… – баронесса всхлипнула.
– Ну, что ты, – забеспокоился Мориц и поцеловал ее, – не надо. Я бы поговорил с мессиром, чтобы он разрешил вам ехать с нами, но тебе же нужно к отцу.
– Да, – Алина прижалась к любовнику. – Но ведь Зеленогорье как раз на границе Фарцвальда с Урреном. Мы могли бы быть вместе еще две недели.
– Кстати, – вспомнил фон Вернер, – ты не рассказала, чем закончилась история с мачехой. У нас все так быстро произошло, – он смущенно и счастливо улыбнулся.
Чуть отстранившись, девушка ответила:
– Ничего такого не случилось: я заснула в ту ночь на коленях у поварихи. А на следующий день в замок привезли письмо. Оказалось, что отец жив, он попал в плен и не мог сразу сообщить. Потом его выкупили… Вернувшись, он прогнал мачеху, а через несколько лет, когда в наших краях начали бунтовать сервы, отправил меня для безопасности в далекий монастырь. А сейчас настоятельница сказала, что пора возвращаться, что у нас все успокоилось… – замолчав, Алина громко зевнула.
– Хорошо закончилось, – несколько разочарованно заметил фон Вернер. – Я думал…
– Так ты поговоришь с мессиром? – приподнявшись на локте, девушка заглянула ему в лицо. – Я хочу быть с тобой.
– Обязательно поговорю, – Мориц притянул баронессу, и они завозились. – Думаю, он разрешит.
– Подожди, – замерев, Алина спросила:
– Кто был этот мальчишка в черном? Ну, тот, что так смотрел на нас, когда мы по лестнице поднимались.
– Какой? А-а… Ты о Михеле. Это наш казначей. А что?
– Просто так. Неважно… Э-э-э, нет, давай теперь я буду сверху!
К вечеру жара стала спадать, и Мориц, отдыхавший после поездки на Малые Мельницы, вылез из-под телеги, где прятался в тени. Заснуть ему так и не удалось. Вымотавшись за день, он впадал в тяжелое, дремотное состояние, но уснуть по настоящему не мог. Два дня назад стрелок поссорился с Алиной и с тех пор не находил себе места. С завистью поглядев на беззаботно храпевших в траве товарищей, он побрел к реке. Вчера они разбили лагерь на опушке елового леса в нескольких сотнях шагов от речушки, которую местные крестьяне называли Воровка.
Представив юную баронессу перед отъездом из Шенберга мессиру, фон Вернер замолвил за нее словечко. К его удивлению красота, изящество, благородное происхождение Алины оставили нанимателя совершенно равнодушным. Впрочем, такая реакция только подтвердила сложившееся у стрелка мнение, что Хлонге – человек сухой, сосредоточенный исключительно на своем деле. Попутчики нанимателю были не нужны, он не замедлил заявить об этом, но в конце концов смягчился и разрешил баронессе сопровождать их до границы с курфюршеством Урренским. Наверное, на мессира подействовал рассказ сержанта о шайках, промышлявших в Фарцвальде. После недавней смерти тамошнего князя в стране начались волнения, на дорогах пошаливали, и путешествовать девушке без охраны было верхом легкомыслия.
– Я не понимаю, как вас отпустили в сопровождении одной служанки, – проворчал Хлонге. – У меня самого подрастает дочь, и поэтому я не могу допустить, чтобы вы ехали дальше одна.
Получив согласие, Алина рассыпалась в благодарностях, но мессир тут же ушел к себе. Через несколько часов они покинули Шенберг и выдвинулись в направлении границы. Дальше поездка протекала по- старому – в разъездах и опросах местных жителей. За исключением того, что по ночам скрывавшие свою связь стрелок и баронесса уединялись на пару часов где-нибудь по соседству с лагерем. Развеселой Труди в этом отношение было гораздо легче, она не пряталась. За несколько дней бойкая девка сумела вскружить головы чуть ли не всем товарищам Морица. Только старый Курт, предпочитавший выпивку женским прелестям, и прижимистый Ганс не ухаживали за служанкой. Слуги мессира – здоровенные молчаливые парни, – тоже не остались в стороне.
Не обошлось без ревности и стычек между ухажерами. Вначале пикинер Виктор подрался с Фрицем, а потом Олень пытался выяснить отношения с обоими. И если драка между стрелками прошла незаметно для нанимателя, то назревавший скандал со слугами Хлонге мог привести к плачевным последствиям. Отношения ветеранов и личных охранников мессира, приехавших с ним в Дамбург, изначально отличались холодностью. Земляки Хлонге, говорившие на малопонятном восточном диалекте, держались особняком. А теперь, когда появилось яблочко раздора – легкомысленная Труди, – в поведении слуг мессира проглядывала враждебность.
