Мы с ними общаться боимся,А вдруг да в недобрый часКрестьяне придут к нам в джунгли,Чтоб заставить работать и нас!Это рассказ невеселый,Сумеречный рассказ.Под него обезьяны гуляют,За хвосты соседок держась.2.Ливень лил, был шторм суровый, но ковчег стоял готовый.Ной спешил загнать всех тварей — не накрыла бы гроза!В трюм кидал их как попало, вся семья зверей хваталаПрямо за уши, за шкирки, за рога, хвосты и за…Только ослик отчего-то пробурчал, что неохота,Ну а Ной во славу божью обругал его: «Осел,Черт отцов твоих создатель, твой, скотина, воспитатель!Черт с тобой, осел упрямый!» И тогда осел вошел.Ветер был отменно слабый — парус шевельнул хотя бы!А в каютах душных дамы от жары лишались сил,И не счесть скотов угрюмых, падавших в набитых трюмах…Ной сказал: «Пожалуй, кто-то здесь билета не купил!»Разыгралась суматоха, видит Ной, что дело плохо:То слоны трубят, то волки воют, то жираф упал…В темном трюме вдруг у борта старый Ной заметил черта,Черт, поставив в угол вилы, за хвосты зверье тягал!«Что же должен я, простите, думать о таком визите?»Ной спросил. И черт ответил, тон спокойный сохраня, —«Можете меня прогнать, но… Я не стану возражать, но…Вы же сами пригласили вместе с осликом меня!»
В собственном доме на Беркли-сквер[52] отдал концы Томлинсон,Явился дух и мертвеца сгреб за волосы он.Ухватил покрепче, во весь кулак, чтоб сподручней было нести,Через дальний брод, где поток ревет на бурном Млечном пути.Но вот и Млечный путь отгудел — все глуше, дальше, слабей…Вот и Петр Святой стоит у ворот со связкою ключей.«А ну-ка на ноги встань, Томлинсон, будь откровенен со мной:Что доброе сделал ты для людей в юдоли твоей земной?Что доброе сделал ты для людей, чем ты прославил свой дом?»И стала голая душа белее, чем кость под дождем.«Был друг у меня, — сказал Томлинсон, — наставник и духовник,Он все ответил бы за меня, когда бы сюда проник…»«Ну, то что друга ты возлюбил — отличнейший пример,Но мы с тобой у Райских врат, а это — не Беркли-сквер!И пусть бы с постелей подняли мы всех знакомых твоих —Но каждый в забеге — сам за себя, никто не бежит за двоих!»И оглянулся Томлинсон: ах, не видать никого,Только колючие звезды смеются над голой душой его…Был ветер, веющий меж миров, как нож ледяной впотьмах,И стал рассказывать Томлинсон о добрых своих делах:«Об этом читал я, а это мне рассказывали не раз,А это я думал, что кто-то узнал, будто некий московский князь…»Добрые души, как голубки, порхали над светлой тропой,А Петр забрякал связкой ключей, от ярости сам не свой:«Ты читал, ты слыхал, ты узнал, молвил он, — речь твоя полна суеты,Но во имя тела, что было твоим, скажи мне, что сделал ты?И вновь огляделся Томлинсон, и была вокруг пустота.За плечами — мрак, впереди, как маяк, — Райские врата.«Я полагал, что наверное так, и даже помню слегка,Что писали, будто кто-то писал про норвежского мужика…»«Ты читал, представлял, полагал — добро! Отойди-ка от Райских Врат:Тут слишком тесно, чтоб так вот торчать, болтая про все подряд!Речами, что одолжили тебе соседи, священник, друзья,Делами, взятыми напрокат, блаженства достичь нельзя!Пошел-ка ты, знаешь, к Владыке Тьмы, изначально ты осужден,Разве что вера Беркли-сквера поддержит тебя, Томлинсон!»............................................................Вновь за волосы дух его взял и от солнца к солнцу понес,Понес его к главному входу в Ад, сквозь скопища скорбных звезд.Одни от гордыни красней огня, другие от боли белы,А третьи черны, как черный грех, незримые Звезды Мглы.Где путь их лежит, не сошли ли с орбит — душа не видит ничья,Их мрак ледяной отрезал стеной от всех пространств Бытия!А ветер, веющий меж миров, просвистал мертвеца до костей,
