– Ублюдок, – заорала она.
Шофер утомленно взглянул в заднее зеркало.
– Проклятый ублюдок, – сказала Девилль и откинулась назад, попытавшись влепить ему затрещину. – Мы жили вместе, неужели это ничего для тебя не значит?
Такси свернуло к обочине, и шофер повернулся к ним.
– Неприятностей мне не требуется, – сказал он. – Убирайтесь. Оба.
– Да все в порядке, мужик, – ответил Ник, цепко схватив Девилль за руку. – Неприятностей не будет. Поезжайте.
– Одна парочка недавно подралась у меня в машине и повредила ее, – угрюмо проворчал шофер.
– Я сказал, поезжайте, – повторил Ник. – Я позабочусь о вашем добре.
Все еще бормоча что-то под нос, шофер поехал дальше. Девилль начала плакать. Он еще мог вынести ее гнев, но слезы всегда его донимали.
– Эй, – сказал он, стараясь ее утешить, – ведь я только на месяц или два уезжаю.
– Врешь! – воскликнула она, почти лежа на нем, отчего тушь с ресниц стекала прямо на его один- единственный выходной пиджак.
– Ну, тогда я, может быть, вызову тебя.
– А вот теперь ты действительно врешь, – сказала она, рыдая.
При всем при том Девилль была не дура и знала, что все кончено.
Как только они добрались до дому, она стала упаковывать свои вещи в чемодан, уже осушив слезы.
– Я думала, что ты другой, не такой, как все, – крикнула она ему. – Но оказалось, нет. Ты такой же, как остальные, эгоистичный, думаешь только о себе и дорожишь только своими драгоценными причиндалами.
Ей было к лицу сердиться, и так или иначе, но кончили они в постели. Девилль очень старалась, она думала, что если она покажет ему все, на что способна, то, может быть, он заберет ее с собой. И это было очень впечатляюще. В четыре утра соседи уже не могли больше выносить стонов и вскрикиваний и вызвали полицию. И все разрешилось истерическим смехом.
Утром они расстались. Девилль была трезва и сдержанна и умудрилась каким-то образом вести себя с чувством собст-венного достоинства.
Расставшись, он иногда почти скучал по ней, но только почти.
– Ты мешок с дерьмом, вот кто ты, знаешь? Никакой преданности. – Кью Джи завелся и уже не мог остановиться.
– Оставь парня в покое, – сказала Эрна, приходя Нику на помощь.
Кью Джи сердито взглянул на сестру:
– А я просил тебя вмешиваться? – Нет но…
– Я к нему относился, как к сыну, – перебил ее Кью Джи. – Растил его, наставлял, ты же знаешь.
– Растил и наставлял для чего? – спросила отрывисто Эрна. – Чтобы он всю жизнь торчал в ресторанном деле, как мы? Вольно надо!
И снова они говорили о нем так, словно его при этом не было.
Лен тоже встрял в разговор.
– Он вернется, – сказал он, мудро кивнув головой. – В Калифорнии слишком жаркий климат.
Что не очень то убедило Кью Джи.
– Ты думаешь? – спросил он с сомнением.
Но в последний вечер его пребывания в Чикаго Кью Джи смягчился и закатил большую прощальную вечеринку после того, как бар закрылся.
Ник тогда в первый раз засомневался в правильности принятого решения. Все так дружески были настроены, так тепло к нему относились. Официанты, стриптизерши, Эрна, Лен, даже Кью Джи. Ведь это в каком-то смысле слова была теперь его семья.
Девилль выступала, и какое же это было шоу! Она так извивалась и так скрипела зубами от страсти, что могла бы совратить даже священника. Но, может быть, она хотела ему доказать, как много он теряет. Он это знал, но ничего не мог с собой поделать.
Кью Джи похлопывал его по плечу.
– Знаешь, Ник, – сказал он, – если ты когда-нибудь вернешься, то всегда для тебя найдется место. Оно будет тебя ждать. А этого я еще не говорил никогда никому из тех, кто на меня работал. Так что считай, что тебе оказывают честь.
– Да я так и считаю, – ответил Ник.
– И, между прочим, – продолжал Кью Джи, – когда ты доберешься до Лос-Анджелеса, я хочу, чтобы ты повидался с моим прежним партнером.
– А кто это такой?
– Один парень, известный когда-то как Мэнни Грозный, но теперь он в полной дружбе с законом. И зови
