– Я помогу вам, – решительно сказала девочка. – Будем бороться вместе!
– Спасибо, Элечка, – сказала Марина. – Ну, я побежала.
Команда «Верность» дает концерт в палате выздоравливающих военного госпиталя. Петя ужасающим скрипучим голосом фальшиво поет соло:
– Во дает пацан, – добродушно посмеиваются раненые. – Маринкин братишка. Голос для балета, ничего не скажешь…
Марина в белом халате медсестры с ужасом закрывает лицо руками. Одна лишь Эльмира сияет, явно любуется певцом. Закончив выступление, Петя с достоинством отходит в сторону и застывает, скрестив руки на груди.
…Поразительным высоким и чистым голосом Ильгиз исполняет «Вернись в Сорренто». Бешеный успех. Марина всплескивает руками:
– Откуда же у тебя такой голос, Гизя?
– Сам не знаю. Не ожидал, – пожимает плечами Ильгиз, ищет глазами Эльмиру и видит, что та что-то упорно втолковывает молчаливому мастеру Питу. Она даже не слышала его пения.
Вечером в саду Эльмира, оглядевшись, скользнула за веранду и вползла в тайный лаз мастера Пита и герцога Гиза.
Петя и Ильгиз, светя слабым батарейным фонариком, медленно пробирались по узкому подземному коридорчику.
– Нам надо торопиться, герцог, – говорил Петя. – Того и гляди, война кончится. Наша танковая колонна и повоевать не успеет.
– Гляди! – воскликнул вдруг Ильгиз.
Они стояли на пороге обширного подвального помещения, в центре которого под лучом фонарика виднелся старинный автомобиль «Даймлер-Бенц» с бронзовыми, медными и латунными частями, с изогнутым горном и с резиновой грушей, с сиденьями, обитыми стеганой кожей.
– Вот это да! Миллионерский! – завопили, не помня себя от восторга, мальчишки и бросились к автомобилю.
На заднем сиденье лежало несколько кубков и портрет. Все было покрыто густой пылью.
Ильгиз стер пыль с портрета, и они увидели лик молодого фанфарона в кожаном шлеме, с усами, изогнутыми, как рога горного козла.
На одном из кубков было выгравировано: «Бесстрашному Вольдемару Жеребцову от восхищенных волжан. Нижний Новгород 1913 год».
– Чувствуешь, Гизя? Чувствуешь? – колотя зубами от возбуждения, шептал Петя. – Мы на правильном пути… Такая находка!
– Главное спокойствие, Петька! – бормотал, трясясь, Ильгиз. – Собери свои стальные нервы в железный кулак.
И вдруг они услышали:
– Ой!
Луч фонарика метнулся по стене и осветил фигурку Эльмиры. В руке у нее была свеча.
– Ой, сколько цветных металлов! – выдохнула девочка. – Это же настоящий клад!
Словно гепарды мальчишки ринулись к ней и схватили за руки.
– Ну, что будем с ней делать? – бешено воскликнул Ильгиз.
– Замуруем! – рявкнул Петя.
– Замуровать? Это уж слишком, – грустно вздохнул Ильгиз.
– Я готова, – прошептала Эльмира, вытирая глаза рукавом. – Муруйте!
Петя и Эльмира медленно шли по саду между мощными стволами вязов. Позади на некотором расстоянии с кислой миной плелся Ильгиз.
– Знаешь ли ты, презренная, что была на волоске от гибели? – сурово и мрачно спросил мальчик.
– Знаю, – прошептала виновато девочка.
Ильгиз сначала отстал, потом совсем остановился.
– Ты проникла, презренная, к истокам нашей тайны!
– Проникла!
Ильгиз ринулся к дереву, стремительно взлетел вверх по стволу, перепрыгнул на крышу и скрылся.
– Поклянись, что не разгласишь, – говорил Петя.
– Клянусь, – прошептала Эльмира.
Петя вдруг остановился за дровяными сараями, отвалил в сторону лист старой фанеры, раздвинул кусты, и Эльмира увидела самодельные солнечные часы. По ним мастер Пит деловито установил время и обернулся к ней:
– Мне пришло время тебя покинуть…
– Куда ты? – робко спросила она.
– Много будешь знать, скоро состаришься.
– Ах, Петр, это невыносимо. Бесконечные тайны! – с неожиданным жеманством произнесла Эльмира.
Полоснув по ней испепеляющим взглядом, мальчик стремительно удалился. С крыши в это время доносился пленительный полный грусти альт, но девочка не слышала его.
Марина и Малахитов, взявшись за руки и с улыбками поглядывая друг на друга, шли по главной улице в вечерний час. Закатное солнце выглядывало из-за башни конструктивистского дома и косым светом озаряло окна, витрины и кафельные стены некогда импозантных торговых рядов, башни и бастионы старого кремля, купола церквей и мечети. Солнце это прыгало в глазах напряженно и радостно наэлектризованной толпы людей, молодых и старых, в глазах раненых, разгуливающих по городу в халатах, девушек в танкетках, фронтовиков, обвешанных орденами… это был свет щемящего ожидания победы, грядущего праздника, ожидания новой фантастически прекрасной жизни…
– Как ты думаешь, Женя, Гитлера поймают? Мы или союзники? – спросила Марина.
– Конечно, Берлин уже окружен! – воскликнул Женя.
– С вашего разрешения, молодые люди, – приподнял шляпу встречный старичок. – Берлин пал!
– Как пал?!!
– Гарнизон капитулировал…
Свежая эта новость молниеносно неслась уже по главной улице… Люди собирались в кучки, размахивали руками.
– Женя, какая жизнь будет после победы? – тихо спросила девушка.
– Прекрасная, новая, совсем новая жизнь, – еле слышно прошептал он ей прямо в ухо и поцеловал в щеку.
– Что ты чувствуешь сейчас? – спросила она.
– Я тебя люблю…
– А еще?
– Гордость. Я горжусь нашим поколением. Кажется, ведь сосем недавно мы были такими, как твой Петька, гоняли в футбол, фантазировали… и вот… мы выстояли… мы… понимаешь?.. мы, молодые… и те, которые погибли, и ты, и я…
– Я люблю тебя, – прошептала она.
Забыв обо всем, они стояли, прижавшись друг к другу, возле витрины сатирического окна РАСС, на котором в разных ужасных позах кривлялся угасающий Гитлер.
Между тем из толпы с противоположной стороны улицы за ними следили сощуренные глаза Пети. Мальчик стоял у входа в цирк под огромным плакатом «Финальные схватки по греко-римской борьбе с участием Громобоя, Луиса Карнеги и других чемпионов». Кепчонка Петина была надвинута на глаза, руки в карманах, то и дело он цыкал слюной через зубы. Вразвалку к нему подошел Пилюля.
– Здорово, Вакса!
– Привет, Пилюля!
– Сколько у тебя осталось?
– Десяток.
