Марина решительно расстегивает сумку и достает свои бесценные лодочки.
– Дядя Лазик, это ленинградские, модельные…
– Вижу, вижу, но кто сейчас танцует? Оставьте, Мариночка, буду предлагать…
Марина выбежала в коридор, но тут дорогу ей преградил Мамочко.
– Краснофлотский, Маринка! Может, в чем непорядок? Со шмутками, может, чего или с обувкой?
– Да ну вас, Мамочко, пустите, – хохотнула Марина. – Я на дежурство спешу.
Гигант проводил ее своей загадочной улыбкой, после чего влез в конуру к дяде Лазику.
Нина Александровна Самолюбовер крутила цигарку, прослушивала патефонную пластинку и читала сквозь толстые очки юридическую книгу.
В дверь постучали, и появилась Эльмира Кущина.
– Нина Александровна, я к вам как к юрисконсульту, – строго сказала она.
пел со скрежетом патефон.
– Тебе нравится это танго, Элечка? – спросила дама.
– В нем много чувства, – ответила девочка.
– Ах, Эля, можешь ты представить меня танцующей это танго на палубе теплохода «Абхазия» с элегантным молодым моряком?
– Нет, не могу, – простодушно ответила Эльмира. – Нина Александровна, у нас многие пионеры обсуждают сейчас вопрос, как свободолюбивые народы будут судить Гитлера. Вы юридический работник…
– Судить Гитлера?! – Самолюбовер вскочила, пробежалась по своей комнатушке. – Суд уже идет, дитя мое! Народы судят фашизм, но если судить Гитлера как отдельную личность, – она обвела цигаркой многочисленные толстые тома, закрывающие стены. – Посмотри, сколько книг. Это ничтожная доля того, что накопила за века мировая юриспруденция, но ни один закон не подойдет к Гитлеру. Может быть, его должны судить вы, дети… – Самолюбовер расширенными страшными глазами уставилась на Эльмиру, – … или дети Освенцима, или замерзшие дети Ленинграда…
Она резко отвернулась к стене.
– Простите, Нина Александровна, – прошептала Эльмира.
В сумерках в саду мраморного дома шепотом совещаются Петя и Ильгиз. На плече у «герцога» довольно объемный мешок.
– Слушай, герцог Гиз, надо копать не в саду, а под домом. Все-таки Жеребцовы свой клад под домом спрятали.
– Правильно, мастер Пит! Я знаю лаз под террасу, давай теперь оттуда начнем.
– Это что у тебя в мешке? – спрашивает Петя.
– Да вот… – Ильгиз смущенно кашлянул и извлек из мешка медную ступу с пестиком, кофемолку, диковинную старинную люстру и статую древнегреческого бога Пана со свирелью. – Вот собрал пока кое- чего из цветных металлов. Чтоб не ныла эта… наша…
– Знаешь, не надо ее называть Электрификацией, – смущенно сказал Петя.
– А я, между прочим, никогда и не называл. – Ильгиз снова кашлянул.
Наступило несколько стесненное молчание.
– Между прочим, Гиз, – проговорил Петя. – Вы не будете против, если некая леди иной раз поднимется на наш мостик…
Глаза Ильгиза блеснули.
– Я против, Пит, и вот почему…
– Не нужно слов! – суровым голосом прервал его Петя. – Я все понимаю…
Несколько секунд ребята стоят, отвернувшись друг от друга, в «суровом мужском молчании», потом встряхиваются.
– Пошли!
Вооруженные лопатами и ломиками ребята короткими перебежками и ползком пересекают двор, хотя за ними никто не следит, и скрываются в какой-то собачьей норе.
Вечером перед камином вновь собрались Маринины «рыцари», теперь уже в количестве пяти человек: блистательные летчики в орденах играют в карманные шахматы, Серж (нога его уже освобождена от гипса и украшена отличным сапогом) тихо-тихо наигрывает на губной гармонике, скромняга Женя Малахитов читает учебник по анатомии, Боря Мамочко барабанит пальцами по столу, улыбается, временами разглядывает что-то в недрах своего портфеля, потом, щелкнув ногтем по грудине скелета, нарушает молчание:
– Вот повезло человеку!
Летчики и Малахитов взглянули на него и на скелет, пытаясь вникнуть в смысл этой загадочной фразы, но тут откинулась занавеска, и в комнату вошла Марина.
– Привет, мальчики, – тихо сказала она и устало опустилась на стул в углу.
– Что случилось, Марина? – встревожился Женя Малахитов.
– У Кузьменко, ну у того танкиста, началась послеоперационная пневмония, – проговорила девушка. – А пенициллин, как назло, еще не прибыл.
– А когда ожидаете? – неожиданно заинтересовался Мамочко.
– Устала, ноги не держат, – виновато улыбнулась Марина летчикам.
Те встали с довольно шумным звоном.
– Мы попрощаться, Марина. Возвращаемся в действующую армию.
– Добивать фашистского зверя в его собственной берлоге, Марина.
– Марина, я на Франс, – печально улыбнулся Серж, – в Пари… Же ву зем, Марина…
Марина с дрожащей улыбкой смотрит на них и вдруг перехватывает сумрачный тревожный взгляд Малахитова. Больше она уже никого не видит, смотрит на моряка, а он не нее, и летчики при виде этой сцены тут же понимают, что им нечего здесь задерживаться.
Мамочко, сдвинув на глаза свою бескозырку, удаляется последним со сдержанно-угрожающим хмыканьем.
– Ну что, Женя? – тихо спросила Марина.
– Поставили на комиссию, – так же тихо ответил Малахитов.
…
Малахитов у подъезда попрощался с Мариной и зашагал по ночной пустынной улице. В это время из подвального окна выполз чумазый Петя. Малахитов не заметил его и прошел мимо.
На углу из густой тени навстречу ему выдвинулись трое. Малахитов остановился.
– В чем дело?
– Ну-ка, морячок, гони шпалер, – глухо проговорил один. Двое других заходили сзади.
– Осторожно, ребята, осторожно, – сказал Малахитов. – Пожалейте себя…
Один из налетчиков насел на него сзади, но тут же на глазах изумленного Пети со сказочной легкостью перелетел через голову и упал спиной на мостовую. В руках у двух других сверкнули ножи, но тут же один нож со звоном упал на мостовую, а хозяин ножа, взвыв от боли, бросился в переулок. Третий налетчик вместе с ножом после короткого малахитовского удара в переносицу врезался в стенку мраморного дома. Первый, только что описавший столь замечательную параболу, уже улепетывал через улицу.
Не прошло и минуты, как на поле боя не осталось никого, кроме Малахитова.
Потрясенный этой молниеносной схваткой Петя подбежал к моряку.
Тот стоял, прислонившись к стволу древа. Глаза его были закрыты, губы бормотали что-то несвязное:
– …поближе… в гости на пироги… Валька, угощай… куда ж ты… гады…
Петя отпрянул. Малахитов отделился от дерева, вытянув руки, словно слепой, сделал несколько шагов и упал на одно колено. Голова его опустилась почти до самого асфальта. Мальчик заметил на левом виске моряка, над ухом, бурную пульсацию.
– Женя, что с вами? Вы ранены? – вскричал Петя.
Малахитов вдруг пружинисто поднялся, сильно потер лицо руками и виновато улыбнулся.
– Да нет, я невредим. Голова закружилась, Петя…
