с ними сегодня же поговорю!
— Но у них может не быть вакансий…
— А, ерунда! — отмахнулся мужчина. — Я им сделаю предложение, от которого они не смогут отказаться. Как миленькие найдут для тебя вакансию. Значит, говоришь, ты хочешь работать хранителем музейных фондов?
— Ну да, или экскурсоводом…
— Считай, ты у них уже работаешь.
— Замечательно! — Девушка слабо улыбнулась. — Сегодня такой день… давай начнем все заново и забудем прошлое!
— Ты права, дочурка! — оживился мужчина. — Кто старое помянет — тому глаз вон! А скажи, Верочка, — продолжил Анатолий Васильевич, — почему ты не пришла тогда, три дня назад? Ты позвонила мне, мы договорились о встрече, я тебя ждал…
«Вот оно что! Это Вера тогда с ним договаривалась, а потом не пришла… Причина у нее уважительная была — личная смерть, как говорил один мой знакомый режиссер… „У вас, — говорит, — для опоздания на репетицию может быть только одна уважительная причина — личная смерть!“ Актеры его боялись и всегда приходили вовремя…»
В волнении Надежда Николаевна слишком сильно дернула за лист, и огромный фикус качнулся. Она в панике прижала его к груди и тут же чихнула от пыли. Видно, настоящая уборщица была нерадива, и пыль стирала с растений редко. Чихать Надежда научилась от кота тихо, поэтому ее никто не услышал.
— Так что случилось, Вера? — повторил Беневоленский. — Я к тому спрашиваю, что ты серьезно решила насчет работы? Видишь ли, если я договорюсь, а ты не придешь…
Девушка что-то ему ответила, но на этот раз она говорила так тихо, что Надежда Николаевна не расслышала ни слова. Она передвинулась поближе к скамейке, при этом едва не опрокинула тяжелую кадку с проклятым развесистым фикусом. Ну не стоится ему на месте!
Анатолий Васильевич обернулся, заметил Надежду и недовольно проговорил:
— Что вы здесь крутитесь? Что вы мельтешите? Что вы здесь вынюхиваете?
— Это я-то кручусь?! — возмущенно воскликнула Надежда, демонстративно отерев несуществующий пот тыльной стороной ладони. — Это я-то мельтешу? Да я тут одна только и работаю, а вы все только мусорите и грязь разносите! Да если бы не я, вы бы грязью заросли! Вас тут много, а я одна!
Когда Надежда работала в научно-исследовательском институте, ей нередко приходилось слышать подобные выражения из уст институтской уборщицы тети Дуси. Тетя Дуся была о себе очень высокого мнения, инженеров же и научных сотрудников ни в грош не ставила и считала их людьми второго сорта.
Для этого было несколько вполне серьезных причин.
Во-первых, уборщица относилась к так называемой рабочей сетке, то есть по тем временам имела по сравнению с инженерами массу льгот и привилегий.
Вторая причина была еще основательнее.
Надеждин институт располагался рядом со Смольным, где находилось городское начальство, и тетя Дуся по совместительству работала уборщицей в коридорах власти. Там ей регулярно удавалось приобретать хорошие конфеты и другие дефициты, которые она потом перепродавала с наценкой коллегам Надежды. Из-за этих дефицитов инженеры перед ней заискивали, а тетя Дуся раздувалась от самомнения.
И вот теперь Надежда вспомнила ее лексикон. То есть слова сами всплыли в памяти, очевидно, она очень хорошо вошла в роль. Голос ее стал визгливым, по тембру напоминавшим циркулярную пилу, рот некрасиво скривился.
Беневоленский невольно отступил перед такой отповедью, а скорей всего просто решил не связываться со скандальной бабой. Девушка вообще отвернулась, и Надежда Николаевна удовлетворенно подумала, что она ее не узнает.
Эти двое встали и ушли. Поле боя осталось за Надеждой. Она тоже направилась к той кладовке, где оставила пальто и сумку, никого не встретив по пути.
В кладовке она быстро переоделась, а когда хотела выйти, дверь открылась и на пороге показалась настоящая уборщица — скромная женщина средних лет.
— Вы что тут делаете? — с подозрением спросила она.
— Я… туалет искала… — ляпнула Надежда первое, что пришло ей в голову.
Как видно, уборщица нагляделась в институте всякого — и ненормальных контактеров, и одержимых сотрудников, поэтому она только пожала плечами и посторонилась.
Надежда припустила к выходу. Пролетев охранника, она с облегчением закрыла за собой дверь ВНИИПНЯ.
Стало быть, эта девица хочет устроиться в музей вместо Веры. А зачем Вере нужно было устраиваться в Музей чертей? Для чего она отыскала своего отца и сделала первый шаг к примирению? Уж не от того, что осталась совсем одна — без родных, без помощи и поддержки. Ясно же, что если не хотел он с дочерью знаться столько лет, то и сейчас с него ничего не получишь — как говорится, где сядешь, там и слезешь. Только в музей устроиться по его протекции можно. Потому что это ему ничего не стоит — словечко молвил, и дело в шляпе, взяли Верочку сотрудником. И уж не потому она так в этот музей стремилась, что работа нужна. Уж какая там работа — посетителей единицы, денег — кот наплакал. Был у Веры свой интерес. Не иначе как экспонат хотела она украсть. То есть не она, а те, кто ее нанял. Только вот какой экспонат? Это же не Эрмитаж, не Русский музей! Что там такого ценного в музее этом? Не отпечаток же чертова копыта на камне? И не метла средневековой ведьмы? Какого нормального человека может заинтересовать лысая метелка?
Надежда в задумчивости с размаху влетела в лужу и осознала себя бегущей по улице. Погода была прекрасная, ярко сияло солнце, вдоль проезжей части текли веселые ручейки.
— Женщина, вам не мокро? — спросил встречный мужичок с хитрованскими глазами. — А то, может, вас вытащить?
Надежда почувствовала, что в сапогах хлюпает вода, посмотрела на мужичка волком и самостоятельно выскочила из лужи.
Она поцеловала мать в холодный равнодушный лоб и быстро, не оборачиваясь, покинула палату. Ей казалось, что она спиной чувствует безразличный взгляд матери.
Прошла по коридору, мельком оглядывая попадающихся навстречу врачей, медсестер, санитарок, задавая себе один и тот же глупый, бессмысленный вопрос: кто, кто из них работает на
Она понимала, как хрупка человеческая жизнь, как мало нужно, чтобы ее оборвать.
Ей показалось, что попавшийся навстречу молодой врач как-то странно, подозрительно на нее посмотрел. Может быть, это он?
Но потом она встретила медсестру со слишком внимательными, злыми глазами. Может быть, она?
Или вот этот санитар, который катит пустое инвалидное кресло и смотрит на всех встречных враждебным, неприязненным взглядом неудачника, который в своих неудачах обвиняет всех окружающих, но только не себя.
Бесполезно гадать! Наверняка это окажется самый милый, самый приветливый, самый обаятельный человек, на которого никогда не подумаешь…
Она вышла за ворота, дошла до перекрестка, подняла руку.
Почти сразу рядом с ней остановилась машина. Она открыла дверцу, села на переднее сиденье, назвала адрес.
— Я знаю, куда вас везти, — раздался слева знакомый, вкрадчивый, гипнотический голос.
