ему уйти на пенсию. У корректоров это вообще часто бывает. Очень не хотел уходить, пенсия маленькая, но что поделаешь…
— А до него?
— Ну, до него у нас одна девушка работала, точнее — молодая женщина. Лена Северцева. Тоже, кстати, очень грамотная, но маленько не в себе, со странностями.
— В каком смысле — не в себе? — насторожилась Надежда.
— В самом прямом. Иногда вдруг замрет, как статуя, и смотрит прямо перед собой, как будто привидение увидела. Или сама с собой разговаривает, сама с собой о чем-то спорит…
Ольга погрузилась в воспоминания.
— Дочка у нее была, очень славная девчушка. Лена иногда ее на работу приводила, оставить не с кем было… такая хорошая девочка — сядет в уголке и играет. Мы ей ненужные корректуры давали, так она из них складывала кораблики, самолетики, кукол…
— Что, эта Лена с мужем развелась?
— Да нет, она замужем и не была никогда. Вроде бы, кто-то говорил, она была студенткой и влюбилась в преподавателя. Он ее бросил, и кажется, даже не знал, что она беременная. В институте страшный скандал был, ее исключили… вот тогда она к нам и устроилась. Только недолго она у нас проработала…
Ольга замолчала, полностью уйдя в воспоминания.
— А с ней что случилось? — напомнила о себе Надежда.
— Вот именно, случилось… — Ольга тяжело вздохнула. — Пыталась она покончить с собой. Выбросилась в окно…
— Насмерть?! — испуганно спросила Надежда.
— Нет, выжила… да только лучше бы насмерть!
— Что ты такое говоришь!
— Я знаю, что говорю! — жестко ответила Ольга. — Жива-то она осталась, только повредила позвоночник и с тех пор прикована к инвалидному креслу. И голова у нее совсем отказала, никого с тех пор не узнает, ничего не понимает. Как говорят, в настоящий овощ превратилась. Так что, согласись, такая жизнь хуже смерти…
— И где она сейчас?
— Тогда ее поместили в четвертую психоневрологическую больницу. Это которая за городом, неподалеку от Лахты. Но с тех пор много лет прошло, так что не знаю, жива ли она.
— А что с ее дочкой?
— Про дочку ничего не знаю, — неохотно призналась Ольга. — Вроде бы взяли ее к себе какие-то дальние родственники. Я хотела ее проведать, узнать, как да что, да закрутилась тогда… понимаю, конечно, что свинство, но ты вспомни, какая тогда жизнь была! Самые трудные годы. Все думали только о том, как самим выжить!
— А когда это все случилось?
— Да примерно двадцать лет назад… помнишь, как тогда трудно жили? А что это мы вдруг ударились в воспоминания? Значит, корректором ты не хочешь работать?
— Нет, ни в коем случае! Вот если бы у вас была надомная редактура какого-нибудь технического пособия, я бы взялась…
Подруги еще немного поговорили, и Надежда отправилась восвояси.
«Вот, значит, как… — думала Надежда в метро, — теперь ясно, отчего Беневоленский поверил, что Соня — его дочь. Она и есть его дочь. Лена Северцева родила ее, а он никогда об этом не узнает. Потому что не от кого, Соня сама не в курсе. А кто-то про это знал. И втянул Соню в некрасивую историю, использовал ее втемную…»
Надежда спохватилась, что время позднее, а у нее дома, кроме голодного кота, нет ничего. Сосисок, что ли, у метро купить?
На эскалаторе ее настиг звонок мужа, он сообщал, что задерживается — важные переговоры продолжаются.
«Ой, как хорошо!» — едва не сказала Надежда, но вовремя опомнилась.
Завтра с утра она поедет в больницу и выяснит там все, что можно про Елену Северцеву. Что-то подсказывало ей, что Елена жива и Соню просто шантажируют здоровьем ее матери.
— Кто психическую больницу спрашивал? — Водитель рейсового автобуса затормозил и открыл переднюю дверь.
Надежда поблагодарила его и вышла из автобуса.
Впереди, всего в каких-нибудь двадцати метрах, виднелся глухой бетонный забор больницы.
Она пошла вдоль забора к воротам. Вдруг совсем рядом с ней раздался шепелявый голос:
— Тетенька, постой!
Обернувшись, она увидела в заборе круглую дыру, в которую выглядывала небритая и какая-то перекошенная физиономия.
— Тетенька, постой! — пробасило это существо.
— Это вы мне? — притормозила Надежда Николаевна.
— Тебе, тебе, тетенька! — Человек за забором смешно задвигал бровями, носом и даже щеками. Теперь его лицо напоминало подвижную резиновую маску.
«Какая я ему тетенька, — подумала Надежда. — Ему всяко больше сорока! Тоже мне племянничек нашелся!»
Вслух она ничего не сказала, только вопросительно уставилась на небритую физиономию.
— Тетенька, купи Вите водочки! — проговорил незнакомец. — Витя водочку очень любит!
— Это ты, что ли, Витя? — осведомилась Надежда.
— Да, тетенька, это мы будем!
— Так тебе же нельзя, — проговорила Надежда неодобрительно. — И потом, где я буду тебе водку искать?
— Тетенька, тут рядом сельпо! Десять минут всего… там и водочка есть, и конфеты карамельные…
Вдруг за забором послышалась какая-то возня, небритый тип ойкнул и исчез, на том же месте появилась другая физиономия — гораздо шире и грубее. Новый персонаж громко рыгнул и проговорил хриплым разбойным голосом:
— Ты, тетка, ему ничего не покупай. Он псих, ему водки нельзя. Ты лучше Коле водки купи…
Надежда не стала дослушивать, она прибавила шагу и скоро остановилась перед воротами, на которых красовалась ржавая вывеска: «Психоневрологическая больница номер четыре».
Чуть ниже красной краской было приписано: «Впуск посетителей с… до…».
Сами часы впуска посетителей были старательно стерты.
Рядом с вывеской имелась кнопка звонка. Надежда надавила на нее и приготовилась ждать.
Впрочем, ждать ей пришлось недолго.
В воротах открылась калиточка, из нее выглянула крупная красномордая тетка в ватнике, уставилась на Надежду и проговорила с плохо скрытым раздражением:
— Ну чего ты звонишь? Чего звонишь? Видишь же, что на воротах написано? Впуска сейчас нету…
— Как раз я не вижу, что здесь написано, — возразила Надежда. — То есть вижу, что ничего не написано.
— Слепая, что ли? — огрызнулась тетка. — Раз видишь, что не написано, значит, нету впуска!
— А если у меня пропуск имеется? — спросила догадливая Надежда, понизив голос.
— Пропуск? — Глаза тетки осмысленно заблестели, она тоже понизила голос: — Какой такой пропуск?
— А вот какой. — Надежда протянула привратнице руку с зажатой в ней купюрой.
Купюра быстро перешла из руки в руку, тетка на глазах подобрела и проговорила вполне человеческим голосом:
