– Эльвира Эдуардовна, можно к вам? – Я несмело постучалась в кабинет.
Она подняла голову от бумаг и неподдельно обрадовалась:
– Василиса, девочка, заходи, дорогая!
Отчего-то мне стало приятно. В кабинете был беспорядок: на столе и на стульях навалены какие-то папки и бумаги россыпью, шкаф открыт. Сама Эльвира выглядела не блестяще – бледная, под глазами круги, нос распух, а сами глаза красные.
– Вы не больны? – испугалась я.
– Да аллергия проклятая замучила, – пожаловалась она, – не могу я здесь… Вот, надумала магазин продавать. Покупателя уже нашла, как только с делами разберусь, счета в порядок приведу и милиция добро даст, так сразу и спихну эту обузу с плеч. Аньке-дуре долю выделю, – она кивнула на дверь.
– Достает она вас?
– Не то слово, – Эльвира махнула рукой, – каждый день скандалить приходит, как на работу! Совсем с катушек сошла, обзывается неприличными словами, перед покупателями стыдно! Говорит, что от горя голову потеряла, а я так думаю, что от жадности… Ох, говорила я Николаю, чтобы не женился на ней, да он разве слушал… Ну, что мы про нее… Ты скажи, какие новости?
– Ищем мы эту Щукину, – сказала я, – очень упорно ищем. Похоже, что паспорт у нее чужой, краденый. Так вот сейчас мой напарник всех подходящих Щукиных проверяет, чтобы через них на нее выйти… Но точно знаю, что это она в тот вечер в магазине была.
Я рассказала Эльвире про Гену Прыща и про его необычайный дар.
На этот раз мы отыскали Генку у Нюры в «Полянке». Народу у нее в обеденное время собралось немного – утренние опохмельщики уже ушли, а вечерние клиенты пытались подзаработать где-нибудь деньжат на порцию дешевой водки. В долг Нюра никому не наливала, это пьющая публика знала твердо.
Гена ссутулился за неприбранным столиком, грустно глядя на пустую рюмку, и фальшиво подпевал попугаихе Люке, сидевшей рядом с тарелкой:
– На тебе сошелся клином белый све-ет…
Голос у Гены был тоненький и дребезжащий.
– Здоров, Гена! – сказал дядя Вася, усаживаясь напротив. – А мы снова к тебе по делу. Давай, тезка, предъявляй ему вещественные доказательства!
Я молча выложила на стол салфетку, взятую мной из мусорного ведра в квартире киллерши Алены Щукиной.
Гена взял салфетку двумя пальцами и поднес к носу. Потом положил ее снова на стол и помахал перед лицом растопыренной ладонью. Потом отвернулся и подышал в сторону.
– Может, хватит дурака-то валять? – не выдержала я. – Говори уж быстрее, а то нам некогда.
– Макарыч, – огорчился Гена, – ну что за беспокойная у тебя девушка! Ну не усидит на месте, так и мелькает! И все норовит наперед забежать… Кофе варить не умеет…
– Как это – не умею? – тут же поддалась я на провокацию. – Очень даже умею!
– А сегодня – сбежал твой кофе, – злорадно сообщил Гена, – всю плиту залил, всю квартиру горелым провоняло…
Это точно, меня отвлек несвоевременный телефонный звонок, и кофе сбежал.
– Гена, не морочь мне голову! – сказал дядя Вася. – Я ведь и правда на работе, времени мало…
– Ну что могу сказать… – Генка стал серьезным, – она это, та баба, что в магазине была. Ее духи, стопудово.
– Что и требовалось доказать… – мы с дядей Васей переглянулись. – Ладно, прощай, Гена, спасибо тебе!
– Из «спасибо» шубы не сошьешь… – поскучнел Генка.
– И то верно. Нюра! – крикнул дядя Вася. – Налей ему за мой счет стаканчик!
– И птичке орешков! – взбодрился Генка. – Люка, девочка, давай вот какую песню споем.
Он затянул дребезжащим тенорком:
Люка молчала, очевидно, она признавала только классическую советскую эстраду.
– Ну надо же… – усмехнулась Эльвира, выслушав мой рассказ, – чего только люди не умеют… Ты садись…
Я сдвинула многочисленные папки и присела на стул. Внезапно бумаги на соседнем стуле зашевелились и с грохотом рухнули вниз. Показалась любопытная мордочка, яркие глазки оглядели кабинет, и вот уже крошечный песик спрыгнул со стула и подошел ко мне, приветливо тявкнув.
– Мейерхольд! – оторопела я. – Ты что тут делаешь?
– А ты откуда его знаешь? – удивилась, в свою очередь, Эльвира.
– Это же чихуашка режиссера Неспящего? Антония Зигфридовича? Как он здесь оказался?
– Да как… – погрустнела Эльвира, – Антон же нашим постоянным клиентом был. Корма ему поставляли, витамины разные, игрушки. Он для своего песика ничего не жалел, все самое лучшее покупал. Ну, и вот инфаркт. Я как узнала, очень расстроилась. Они ведь с Николаем давние приятели были.
Я молчала, пораженная. Мы-то искали какую-то связь между убийствами. И выходит, что связь есть – двое мужчин, которых убила Алена Щукина, были приятелями, один покупал у другого собачий корм и витамины.
Стало быть, и тот флакончик, от которого погиб режиссер Неспящий, тоже купили здесь. Тогда выходит, Ангорский продал своему приятелю бомбу замедленного действия? Потому что сегодня дядя Вася получил ответ от своего знакомого эксперта: в пузырьке оказались безвредные собачьи витамины, а вот край его был намазан таким ядом, который, попадая в кровь, вызывает мгновенный паралич сердца. Да еще и сделан острый скол, так что человек, открывающий флакончик, неминуемо поцарапался бы.
Что и случилось с хозяином Мейерхольда.
Я щелкнула пальцами и поманила песика к себе. Он посмотрел хитро, потом подошел ближе вроде бы неохотно. Я поискала в сумке и нашла там кусок собачьей галеты, ношу на всякий случай, чтобы выманить Бонни с собачьей площадки или еще откуда.
Мейерхольд оживился и резво прыгнул ко мне. Но на пути почувствовал запах большой собаки, затормозил в воздухе, попытался развернуться, смешно перебирая лапами, и шлепнулся на пол. Быстро перевернулся на бок, закатил глаза и замер бездыханным.
– Артист! – восхищенно сказала я. – Не зря столько лет в театре провел, у режиссера под мышкой…
Песик открыл глаза, и я с изумлением увидела в них самые настоящие слезы.
– Скучает он очень, – заметила Эльвира со вздохом, – родственников у хозяина не было. Пытались его в театре оставить – воет все время, лает. Ни к кому на руки не идет, кусается. У Розы дома большая собака, немецкая овчарка…
Я подумала, что Розе с ее эсэсовскими замашками такая порода очень подходит.
– Вот Роза мне его и принесла, – продолжала Эльвира, – чтобы я кому-нибудь пристроила. А пока, говорит, пускай здесь поживет. Да только как его на ночь в магазине оставить? Вот и таскаю с собой.
– У вас же аллергия…
– А на него, кажется, нету, – улыбнулась Эльвира, – может, и вообще себе возьму. Если хулиганить не будешь, – сказала она песику.
Тот мигом сгруппировался, весело тявкнул и бросился в атаку на залежи бумаг в углу. На пол с грохотом повалились папки, скоросшиватели и старые амбарные книги.
– Мейерхольдик! – Эльвира подбежала к песику. – Осторожно, ты же поранишься!
Мейерхольд не ответил, он в упоении раздирал какой-то большой желтый конверт.
– Отдай, это же документы! – Эльвира со смехом вырвала у него конверт, оставив в крошечной пасти солидный кусок желтой бумаги.
В конверте оказались фотографии.
– Смотри-ка, – Эльвира выглядела растроганной, – это Коля архив свой здесь, в магазине, хранил. Анька-дура его ревновала и могла все снимки сжечь.
