На пол выпало несколько любительских снимков.
– Вот, смотри, это мы с Николаем сразу же после знакомства.
– Красивая вы… – протянула я.
– Да, ничего себе была в молодости… – улыбнулась Эльвира, – вот Коля и влюбился с первого взгляда. Слушай, а ведь любовь эта ему, почитай, жизнь спасла! Ну здоровье-то уж точно…
Я не ответила, рассматривая пожелтевшую фотографию.
На берегу моря стояли четверо парней. Молоденькие, совсем мальчишки.
– Вот Коля… – указала Эльвира, – узнать можно.
Ну, ей виднее. Сама я с большим трудом разглядела в худущем парне с цыплячьей шейкой, выглядывающей из воротника рубашки, режиссера Антония Неспящего.
– Да какой он Антоний! – фыркнула Эльвира. – Антошка он был, а фамилия его Нытиков. Можешь себе представить – режиссер Антон Нытиков!
– С трудом, – призналась я.
– Вот он и взял себе псевдоним!
Я не ответила, я смотрела на других. И в парне, стоящем справа, чуть в стороне от остальных, разглядела черты убитого бизнесмена Вячеслава Рыбникова, того самого, чьим убийством вплотную занимаются разные серьезные конторы, а милицию туда и близко не допускают. Раньше, когда не просматривалось никакой связи между убийствами, мы с дядей Васей думали, что директора зоомагазина Ангорского, как и мелкого воришку Брелка, как и несчастную докторшу Татьяну Ивановну, киллер убила как ненужных свидетелей, устранила, так сказать, по ходу дела. То, что называется «попутный урон». Теперь же, смотря на фотографию четверых парней, я поняла, что киллерше наверняка заказали не только бизнесмена, но и режиссера, и директора магазина, и, скорее всего, того, четвертого. Троих людей, изображенных на снимке, она уже укокошила, остался четвертый парень. То есть сейчас ему уже под пятьдесят. Если жив, конечно.
Стало быть, эти четверо были как-то связаны, была у них какая-то общая тайна, и если я ее отгадаю, то выйду на заказчика всех убийств.
– А что вы знаете про этих четверых? – спросила я, осторожно подбирая слова и наклонив голову, чтобы Эльвира не видела моих горящих глаз.
– Немного, – вздохнула Эльвира, – скажу только, что с Колей и Антоном познакомились мы в поезде. Ехали они все четверо в одном купе, познакомились на отдыхе, комнату вместе снимали.
Эльвира кивнула мне, чтобы открыла форточку, и вытащила сигареты. Я тоже закурила за компанию. Мейерхольд поглядел на нас укоризненно и отошел в дальний угол кабинета.
– Было это в восьмидесятом году, – заговорила Эльвира, невидяще глядя перед собой, – как сейчас все помню… Такое, знаешь ли, не забывается… – Значит, конец августа, все с юга возвращаются, народищу в Симферополе – страшное дело! Билетов, как тогда часто бывало, на всех не хватает, люди с ночи стоят, чтобы хоть как-то уехать – хоть в общем вагоне, хоть стоя, хоть сидя… Ну, мы с подружкой тоже на вокзале едва ли не сутки провели, достали билеты в плацкартный вагон на боковые полки, в самом конце, возле туалета. Так и тому обрадовались, потому что занятия в институте начинаются, опаздывать нельзя, тогда с этим строго было. Пока стояли, со всеми перезнакомились, тогда Коля в меня и влюбился. С первого взгляда… – Эльвира поглядела на меня с легкой улыбкой.
Сигарета у нее погасла, чихуа-хуа Мейерхольд мелкими шажками приблизился к столу и вспрыгнул Эльвире на колени. Она погладила его машинально и продолжала:
– А ребятам достался купейный вагон.
– Повезло… – не удержалась я.
– Это теперь так кажется, что повезло, а тогда они не очень обрадовались. Купейный-то дороже, а у них денег было впритык. Сама посуди, люди из отпуска возвращаются, все деньги кончились. Короче, выгребли они последние гроши, в карманах пусто, а ведь ехать больше суток. У нас тоже денег осталось – кот наплакал, но хозяйка квартирная, добрая душа, дала нам с собой помидоров и груш, а хлеба мы на вокзале сами купили. Ну, думаем, доедем уж как-нибудь, а дома мама откормит.
Мейерхольд исхитрился и лизнул Эльвиру в подбородок.
– Ну что ты, маленький… – растрогалась она, – не волнуйся, я тебя не брошу…
Надо же, а в театре мне песик показался злобным, капризным и истеричным. Наверное, все зависит от хозяина…
– Погрузились в поезд вечером, пока все утряслось, – продолжала Эльвира, – только угомонились, решили ложиться, как вдруг приходят к нам Коля с приятелем. А время-то уже позднее, двенадцатый час, в вагоне темно, все спят. Что еще в поезде делать? Есть да спать. Тем более ночью…
Мне потом Николай рассказывал, что это Антошка его подбил. Пойдем, говорит, да пойдем к девчонкам, а то гляди, уведут твою Элечку, познакомится в вагоне с кем-нибудь – и поминай как звали! На самом-то деле он есть хотел, надеялся, что мы ему хоть помидоров с хлебом дадим. Он вообще в юности ужасно прожорливым был, даром, что худой такой.
Ну, пошли они у проводницы чаю просить, а та ругается, неохота ей заводиться. А напротив нас тетка ехала с ребенком маленьким. Как начала она орать! Обозвала нас по-всякому, тогда взяли мы свои помидоры и пошли в тамбур. Там окошко открыто, ветерок свежий, а то в вагоне не продохнуть.
Ну, сидим, болтаем, Антошка всю еду нашу съел до корочки, мы с Колей друг на друга глядим, подружка моя, Лида, над Антоновым аппетитом посмеивается, тут поезд притормаживать начал на повороте. Глянула Лидка случайно в окно да как заорет:
– Пожар, глядите, ребята, пожар в нашем поезде!
И верно, поезд изогнулся, так прямо видно, что из окон дым валит, и внутри огонь полыхает!
– Елки-палки! – Антон аж взвыл. – Это же наш вагон, четвертый купейный!
Побежали они туда по вагонам, а мы к проводнице давай стучать! Пока добудились, пока она спросонья соображала, что делать…
Эльвира дрожащими руками достала новую сигарету. Мейерхольд на этот раз не ушел, а только наморщил нос.
– До сих пор, как вспомню, так внутри все прямо переворачивается, – призналась она, – ужас, какой пожар был, про это в газетах писали. И даже фильм художественный потом сняли. Только я смотреть не пошла, сил душевных не было. Там ведь людей много погибло, больше десяти человек. И ожоги многие получили, инвалидами на всю жизнь остались.
– А с чего загорелось-то? – спросила я.
– Кто его знает… Следствие было, Николая с Антоном допрашивали, как выживших. Дескать, когда они уходили ночью, может, что видели… Кто-то из пассажиров курил в тамбуре, выбросил горящий окурок, а он в окно залетел… Это железнодорожное начальство так пыталось дело представить. А на самом деле вагоны старые были, спокойно могла проводка перемкнуться… А там кругом пластик, вспыхнул мгновенно. Да еще дым ядовитый, многие просто в дыму задохнулись. Паника опять же, люди мечутся, поезд мчится, еще какая-то сволочь дверь в соседний вагон закрыла. Коля с Антошкой сунулись, да и уперлись. Может, это им жизнь спасло, а другие люди погибли. Ох, Василиса, как же все было страшно! Встал поезд в степи, к станции боялись подъехать, пожар вроде своими силами потушили. Мы все из вагонов высыпали, запах стоит жуткий: пластик этот горелый и человеческая плоть… Как вспомню, так тошнит… Раненые кричат, трупы выносят и прямо на землю складывают. Ты представляешь, как выглядит человек, сгоревший на пожаре?
– Н-не очень, – призналась я.
– И не дай тебе бог такое увидеть!
– Как же те двое, что в купе оставались, Слава… второго как звали?
– Кажется, Вениамин, – подумав, сообщила Эльвира, – фамилий их я не знала… В общем, там такая история. Они все вроде спать легли, а потом Антон с Колей тайком ушли. Так Антошка рассудил – куда еще всем четверым тащиться? Девчонок всего двое, я Коле понравилась, так зачем лишние люди? Как бы не поперли такую толпу девочки…
Славка вроде сквозь сон слышал, что дверь щелкнула, проснулся – нет ребят. Полежал немного, а потом у него живот прихватило, он и выскочил в туалет. Да так до самого пожара там и просидел. А как услышал шум и крики, выскочил – а там уже полный коридор огня и дыма. Он еще помог женщине с детьми из
