— Влюбиться? — рассмеялась Перси.
Эйврил, если даже и заметила некую натянутость ее веселья, и бровью не повела.
— У него было столько возможностей, когда мы были моложе.
Она расчесала волосы и скрутила их на затылке в незатейливый узел.
Нельзя сказать, что она считала свою детскую привязанность к нему чем-то очень серьезным. Вплоть до того вечера, когда он предстал перед ней таким несчастным, что она невольно потянулась к нему, желая утешить, — и этот порыв внезапно превратился в нечто большее. Но теперь она поняла, что он вряд ли тогда сознавал, с кем был; и как бы нежно он там ни бормотал, осторожно раздевая ее, он нисколько не заботился о ее чувствах. Иначе никогда не оттолкнул бы ее затем так безжалостно.
Какое благо, что он не помнит об этом: увидел лишь невинную любовь, сиявшую в ее глазах и безграничное доверие к его рукам!
Она и сейчас остро переживала ту жестокость, с которой Элис отшвырнул ее перед разлукой, то отвращение, с каким он отвернулся от нее. Он был чем-то расстроен — до крайности, до безмолвного отчаяния, он пил в одиночестве — ничего такого за ним раньше не наблюдалось. Ее объятие должно было просто утешить его — Перси в восемь лет так и поступила бы, случись ее кумиру упасть и поранить голову. Но в объятиях восьмилетней девочки не было той чувственности, которую шестнадцатилетняя Перси не смогла сдержать.
Он рывком притянул ее в свои объятия и коснулся в поцелуе ее встревоженных губ. Он целовал ее настойчиво, она неуклюже отвечала. И все унеслось в безудержной, волшебной страсти, но, несмотря на всю свою неопытность, она поняла, что Элис достаточно искушен и может рассеять ее страхи, утопить их в волнах восторга, в том, чему он учил ее тело… Все разрушилось, когда он погнал ее из своей спальни, хлестнув напоследок несправедливыми, злыми словами.
Она промучилась несколько месяцев, полагая, что его оттолкнула ее неумелость и он был шокирован ее готовностью уступить. Затем, чтобы утешиться, она постаралась забыть ненужное и приукрасить реальность. Но как-то раз она подслушала разговор родителей и узнала, что Элис уехал после крупной ссоры со своим отцом.
— Когда Элис оставил свой дом, — рассказывала она Эйврил, закрепляя прическу гребнями, — я вообразила, что его отец запретил ему ухаживать за мной. Правда, глупо? Тогда не было абсолютно никаких причин для разрыва наших отношений, мы могли бы стать прекрасной парой. А они поскандалили — смешно сказать — из-за права Элиса вступить во владение каким-то их поместьем или что-то в этом роде.
— Так вы были влюблены в него? — спросила Эйврил.
— Воображала, что да! — Перси осталась довольна тем, как прозвучал ее смех, и, улыбаясь, созналась с легким сердцем: — Мне было тогда шестнадцать, и я страдала от неразделенной любви. Но я давно переросла те глупости и, пожалуй, умерла бы от стыда, если б он догадался, как я его обожала. Поэтому поклянитесь, что не пророните ни слова об этом.
Вот так — все в кучу: преклонение перед героем, привязанность, телячья любовь и плотское желание — попробуй разберись.
— И мысли такой нет, — заверила Эйврил. — Сама сгорела бы со стыда, если бы мужчина заподозрил обо мне нечто подобное.
— Я тоже, — подтвердила Перси, набрасывая шаль.
Им удалось бодрым шагом совершить круг по палубе — и тем самым навести на щеки румянец, после чего они сразу направились завтракать. Элис уже сидел за столом между близнецами Чаттертон; Перси нарочно уселась напротив. Мужчины привстали, приветствуя леди; затем возобновили беседу.
— Собирался сегодня с утра пораньше попрактиковаться в фехтовании с палкой, но меня отвлекли, — пожаловался Элис Колю.
Так вот зачем он поднялся в такую рань! Перси взяла с подноса чашку кофе и ломтик поджаренного хлеба.
— Думаю, теперь каждое утро буду упражняться, — продолжал он, бросив мимолетный предостерегающий взгляд в ее сторону. — Не хотите ли вдвоем составить мне компанию? Можно было бы боксировать, бороться, фехтовать на палках.
— Неплохая идея, — согласился Коль и ткнул локтем в ребро Дэниела — тот ворчал что-то себе под нос насчет раннего подъема. — Мы наверняка не смутим леди.
И это положит конец ее утренним разминкам, поняла Перси, раздраженно накладывая кусочек мармелада на свой тост. Сердиться на Элиса было гораздо легче, чем противиться желанию, которое он возбуждал в ней.
— Как приятно вы смотритесь вдвоем, леди, — улыбнулся им Элис. Эйврил, сидевшая рядом с Перси, неопределенно улыбнулась — то ли ей приятен комплимент, то ли ее подвели нервы. — Муслин, батист и кружевные накидки — это так по-английски.
— Разве вам не нравятся индийские платья, милорд? — осведомилась Перси.
Нельзя позволять ему подкалывать ее, тем более, подозревала Перси, ему доподлинно известно, зачем она надела такой милый его глазу безупречный наряд. Было ошибкой с ее стороны показать этим, что его мнение ей небезразлично. У нее есть утренние платья, способные распалить его желание, говорила она себе, мысленно перебирая свои туалеты.
— Они идут индианкам, но англичанкам не подобает обезьянничать в них.
— Но английские джентльмены не гнушаются индийским гардеробом в часы отдыха, разве не так? Почему бы и леди не расслабиться в удобной одежде? Хотя вы, — продолжила она, — конечно же не в силах оценить непередаваемое чувство блаженства, которое испытываешь, освобождаясь от корсета.
Эйврил, ужаснувшись, нервно рассмеялась; Коль зарумянился, а Элис ухмыльнулся.
— Нет, но можно себе вообразить, — произнес он таким тоном, что у нее не осталось сомнений: если он и вспоминает, как некогда распутывал некие покровы — это ее не касается.
Его не пронять, подумалось ей, своими замечаниями она только смутила Эйврил и вогнала в краску Коля Чаттертона, который был весьма умен и добропорядочен для таких наскоков с ее стороны.
— А как леди намереваются провести день? — отважно осведомился тактичный Коль, меняя тему разговора.
— Я готовлю подарки к Рождеству, — призналась Эйврил. — Подумала, что вся наша застольная компания соберется здесь, как на домашней вечеринке. В сочельник, после ужина, будет приятно обменяться небольшими сувенирами, как и принято среди друзей, встречающих этот праздник вместе, правда?
— Подарки для каждого? — насторожился Дэниел, безуспешно кромсая жестковатый кусок бекона в своей тарелке.
— Думаю, было бы возмутительной несправедливостью оставить кого-то без подарка, — нахмурилась Эйврил. — Конечно, нелегко подобрать подарок, не зная наверняка вкусы человека. Но не так трудно подобрать два десятка маленьких сувениров, которые подойдут каждому.
— Двадцать один — с капитаном, — поправила Перси. — Полагаю, это милая идея, но надо посвятить в наши замыслы всех, не так ли? Иначе тот, кто не подумал о подарках, будет поставлен в неловкое положение.
— Да, я упустила это из виду. Действительно, если кому-то будет нечего предложить в ответ, он, безусловно, расстроится, — опечалилась Эйврил.
— Если вы сообщите об этом сейчас, то все, кому было до сих пор недосуг, успеют приобрести что- нибудь подходящее на базаре, когда мы зайдем в Мадрас, — предложил Элис.
Эйврил одарила его лучезарной улыбкой, а Перси невольно встретилась с ним взглядом, как бы благодаря за заботу о своей подруге.
— Замечательная идея, — сказала она своему визави, пока Дэниел отвлекал Эйврил, шутливо предполагая, что она может подарить капитану. — Благодарю вас.
— Со мной такое бывает, — ответил он лаконично. — Мисс Хейдон — очаровательная и душевная юная женщина, мне не хотелось бы видеть ее смущение.
— Я не обвиняю вас в черствости, — ринулась Перси в бой: его ответ прозвучал для нее как завуалированная пощечина — словно он ничуть не раскаивался по поводу ее смущения.
