успела оказаться внутри комнаты и закрыться. В следующую секунду он оказался рядом, но по ту сторону. Ручку дергали вниз, и она слышала, как он навалился на дверь.
Она упиралась изо всех сил, чтобы не впустить его, потому что ключа в двери не было.
Быстро огляделась по сторонам.
Это была его мастерская. Всюду банки с красками, а сзади нее — мольберт с изображением половины распятого Иисуса. Справа еще одна дверь, но и там замочная скважина пуста. Она почувствовала, что давление с другой стороны двери прекратилось, и быстро наклонилась посмотреть в отверстие для ключа.
С другой стороны двери никого не было.
Отступив на шаг назад, она натолкнулась на стол. Жестяная банка с кисточками упала на пол. Страх впился в тело тысячью иголок. Она встала посреди комнаты. Раздался какой-то звук, и она мгновенно определила откуда. И в ту же минуту сквозь приоткрывшуюся вторую дверь увидела, как рука его взялась за дверное полотно. Она не колебалась. Всем своим весом бросилась на дверь и услышала, как трещат суставы на его прищемленной руке.
Он не закричал. Его пальцы побелели от боли, но из-за двери не раздалось ни звука. Только ее собственное дыхание, ей с трудом хватало воздуха. В дверь сильно ударили, она сопротивлялась изо всех сил, но образовавшийся узкий зазор все же позволил ему просунуть руку.
Неожиданно позади нее раздался бой настенных часов. От внезапного звука остатки самоконтроля растворились без следа, и, развернувшись, она побежала прочь. Рванула кухонную дверь и помчалась дальше по коридору. Там вдруг помедлила — настолько, чтобы успеть оглядеться по сторонам. Входная дверь заперта, она об этом знала, бежать по лестнице наверх означало попасть в еще более глубокую западню. Звук, раздавшийся в соседней комнате, лишил ее выбора. Шаг вперед, и она увидела его ноги в просвете дверного проема. Он там, за этой дверью, но спиной к ней. Мимо, мимо, по лестнице. Она слышала, как он движется следом. Наверху короткий коридор и три закрытые двери. В одной торчал ключ. Дверь открылась с первой попытки.
— Нет! Не туда, — услышала она голос.
Но она уже была там.
Дрожащими руками ей удалось вставить ключ в замочную скважину изнутри и запереть дверь. В следующую секунду ручка задергалась.
— Сибилла! Не делай глупостей.
Она огляделась.
Незаправленная кровать в центре комнаты. Простыни и наволочки, некогда, видимо, белые, посерели и покрылись пятнами.
У стены напротив — туалетный столик из темного дерева, наверное дуба, а перед зеркалом — горящая стеариновая свеча в серебряном подсвечнике высотой с полметра. Такие свечи она видела только в церкви. Рядом с подсвечником — Библия.
— Сибилла, открой.
Она подошла к окну. Шпингалет не поддавался, ей пришлось помучиться, прежде чем он открылся. Скрежещущий звук сопротивляющегося металла.
— Не открывай окно! — кричал он. — Сибилла, осторожней со свечой.
Он колотил в дверь.
Повернувшись, она посмотрела на подсвечник. Пламя подрагивало от ветра, врывавшегося через открытое окно.
Наклонившись, она выглянула вниз. Прямо под ней каменные ступени крыльца, и если она не ударится о железные перила, то наверняка насмерть разобьется о каменную площадку.
— Сибилла! Закрой окно.
Теперь голос звучал строго.
Оставив окно открытым, она подошла к туалетному столику. Передышка, которую обеспечивала запертая дверь, позволила снова собраться с мыслями.
Осторожней со свечой.
У серебряного подсвечника лежат еще две запакованные в пластик свечи такого же размера, а рядом четыре неиспользованные кладбищенские свечи в белых пластмассовых футлярах.
Время горения — шестьдесят часов.
Взяв Библию, она раскрыла ее на первой странице. На внутренней стороне обложки было что-то написано, она быстро прочитала:
И она мгновенно сообразила, что теперь сила на ее стороне.
Горящее пламя — ее оружие.
Она услышала скрежет в замочной скважине. Отложила в сторону Библию и спешно закрыла окно.
— Если ты войдешь, я погашу свечу! — крикнула она.
Шпингалет встал на место. Звук в замочной скважине стих.
— Она ведь горит с тех пор, как он умер, да?
В ответ не прозвучало ни звука, но теперь она знала наверняка: он хранит это пламя, как олимпийский огонь, как живую память о любимом.
Теперь у нее есть дополнительный запас времени.
Только вот для чего?
Она огляделась по сторонам.
Кроме кровати и столика, в комнате ничего больше не было. На полу — коричневатый в разводах ковролин, поверх которого три старых тряпичных половика. Она посмотрела на кровать. Может, простыни хватит, чтобы спуститься по ней вниз? А что потом? Он успеет снова ее схватить.
Она подошла к подзеркальнику и подняла подсвечник. Осторожно, очень осторожно, прекрасно понимая, что горящая свеча — это ее страховка.
— Можешь войти! — крикнула она.
— Тогда открой.
Какое-то время она колебалась.
— Прежде чем войти, досчитай до трех, иначе я погашу свечу.
Ответа не последовало. Она подошла к двери, мягкое покрытие заглушало звук ее шагов. Быстро повернув ключ, снова отошла от двери подальше.
Через три секунды ручка тихо опустилась вниз.
Они стояли лицом к лицу, и между ними горела свеча.
Из его глаз сыпались искры ярости. Он смотрел на свою изувеченную руку, вытянув ее перед собой. Она проследила за его взглядом. По всем пальцам шла рваная рана, а мизинец, кажется, сломан полностью.
Они молчали.
И только пламя двигалось между ними.
— Зачем ты это делаешь? — наконец спросил он. — Что ты надеешься так выиграть?
— Я хочу, чтобы ты позвонил в полицию.
Он покачал головой. Не отказываясь, скорее демонстрируя собственную раздраженность.
— Ты не понимаешь, что так надо? Мы же с тобой избраны, ты и я. Мы ничего не можем изменить… Оставь свечу.
Она усмехнулась. Свеча вздрогнула от внезапного порыва воздуха. Дрожащее пламя вдруг напомнило
