– Это, случайно, никак не связано с потерей девственности?
– Выходит, ты все-таки можешь нормально изъясняться.
– Помнится, ты говорила, что лишилась девственности в семнадцать. Выходит, соврала?
– Курю с пятнадцати. Тем мои шалости и ограничивались. А ты надеялся, что я все еще девственница?
– Как-то не задумывался.
Я пил пиво, рассеянно глядя на Акико. Она встала и принялась готовить салат. На сковородке шкворчало мясо.
– Не готово еще?
На пустой желудок ждать невозможно.
– Заправку приготовила, – сказал Акико, встряхивая бутылку. Я зацепил палочками пару ломтиков огурца. Заправка оказалась недурна.
Хозяйка внесла карри. На этот раз мясо отличалось: не перетомленное, мясной вкус остался.
– Хочешь, я тебя завтра нарисую?
– Только завтра?
– Мне сейчас не хочется.
– Обнаженной?
– Не знаю. Посмотришь, как я работаю.
Мне хотелось нарисовать женщину по имени Акико.
– Щетину сбрей, ладно?
– Натирает?
– Да нет. Страшно. Я когда увидела тебя в мастерской, так перепугалась, что даже звонить боялась.
– И сейчас я страшный?
– Не знаю.
Мы вели совершенно обыденные разговоры. Если бы кто-нибудь увидел нас в ресторане, наверняка принял бы за отца с дочерью. После карри по всему телу выступила испарина. Мясо было острым, горячим – к тому же я впервые за несколько дней по-человечески поел. Акико поставила музыку – соло на фортепьяно. Видимо, это была ее любимая вещь.
– К музыке безразличен?
– Пожалуй. Раньше как-то не задумывался.
– Бывает, до слез растрогает. Я часто ее слушаю, хотя плачу не всегда.
– Так бывает.
Я закурил. По щекам Акико потекли слезы.
4
Холст двадцатого формата покрывал сантиметровый слой краски – уж очень долго я наносил линии слой за слоем.
С полотна будто исходили чувства. Как меня угораздило такое сотворить? Часами я размышлял, стоя перед холстом. Тут не было намеренности с моей стороны – я просто позволял картине родиться к жизни. Отложив картину в сторону, я достал чистый холст двадцатого формата и легкими движениями набросал углем некую фигуру.
Это была женщина, Акико. Я безотчетно водил углем по холсту, пока не получилось обнаженное тело, нечто среднее между абстракцией и конкретным образом. В мозгу отпечаталось, что набросок отнюдь неплох.
Когда стемнело, я направился проведать Акико. Взял с собой целую коробку собственноручно изготовленных стеков.
– Можно попросить у тебя холст? И краски.
– Как, сейчас?
– Да, прямо сейчас. В голове засела картина, надо ее излить.
Хозяйка спустилась в гостиную и принесла мне все необходимое.
Я выдавил краски на палитру, смешал их стеками и нанес на полотно, полностью покрыв его бледно- голубым. Мне даже не нужна была модель, так что Акико наблюдала за работой из-за плеча.
– На сегодня, пожалуй, хватит.
– Жутковато.
– О чем ты?
– Знаешь, здесь ни формы, ни цвета, но все равно понятно, что там, на полотне, я.
– Этого не стоит бояться.
