- Хочется думать, что я могу и то и другое, - недовольно сказал Лео. Его лицо приняло серьезное выражение, когда он пристально поглядел на Кева. - Будь я проклят, если кто-нибудь будет мне указывать, кто может жить в моем доме, а кто - нет. Пока ты хочешь оставаться у нас, я буду защищать тебя как брата.
- Я не хочу доставлять вам неприятности, - пробормотал Кев.
- Никаких неприятностей, - зааверил Лео, осторожно пытаясь согнуть свою руку. - В конце концов, некоторые принципы стоят того, чтобы за них бороться.
Глава 3 (перевод - VikaNika, редактура - Люся, бета-ридинг - Akvitty)
Принципы. Идеалы. Суровая действительность прежней жизни Кева никогда не допускала подобных вещей. Но постоянное влияние семьи Хатауэй изменило его, расширяя горизонты его мышления за рамки простого выживания. Конечно, он никогда не смог бы стать ученым или джентльменом. И тем ни менее, он провел годы, слушая оживлённые дискуссии семьи Хатауэй о Шекспире и Галилее; о противопоставлении фламандского искусства венецианскому; о демократии, монархии и теократии и обо всех предметах, которые только можно себе представить. Он научился читать и даже немного освоил латынь и несколько слов по- французски. Он превратился в человека, которого его бывшие соплеменники никогда бы не признали.
Кев никогда не думал о мистере и миссис Хатауэй как о родителях, невзирая на то, что он сделал бы для них что угодно. У него не было никакого желания привязываться к людям. Для этого нужно было больше доверия и близости, чем он мог себе позволить. Но он действительно заботился обо всех детях семейства Хатауэй, даже о Лео. И ещё была Уин, ради которой Кев умер бы тысячу раз.
Он никогда не унизил бы Уин своим прикосновением и не посмел бы претендовать на какое-либо иное место в её жизни, кроме как защитника.
Она была слишком прекрасна, слишком необычайна и исключительна. Когда она достигла зрелости, все мужчины в графстве были очарованы её красотой.
Чужие имели обыкновение воспринимать Уин как ледяную деву - изящную, невозмутимую и рассудочную[1]. Но чужие ничего не знали о лукавом остроумии и теплоте, которая скрывалась за её прекрасной внешностью. Чужие не видели, как Уин обучает Поппи кадрили до тех пор, пока обе с хохотом не валятся на пол. Или как она охотится вместе с Беатрикс за лягушками с передником, полным прыгающих амфибий. Или как смешно читает роман Диккенса - на разные голоса и интонации, до тех пор пока вся семья не начинает покатываться со смеху от её мастерства.
Кев любил ее. Не той любовью, о которой пишут романисты и поэты. Ничего столь банального. Его любовь к ней была так велика, что простиралась за пределы земли, небес или ада. Каждое мгновение, проведённое без неё, было мучением; каждое мгновение с нею было единственным миром, который он когда-либо знал. Каждое прикосновение её руки оставляло отпечаток, который терзал его душу. Но он прежде убил бы себя, чем признался бы в этом кому-нибудь. Правда была похоронена глубоко в его сердце.
Кев не знал, была ли его любовь к Уин взаимной. Всё, что он знал - это что он не хотел её любви.
- Вот, - сказала Уин однажды, после того, как они, побродив по сухим лугам, устроились на отдых в их любимом месте. - Ты почти делаешь это.
- Почти делаю что? - спросил Кев лениво.
Они полулежали недалеко от рощицы, граничащей с зимним ручьем, в летние месяцы полностью высыхающим. Луг изобиловал фиолетовыми колокольчиками-рапунцель и белым лабазником - последний наполнял теплый, тяжелый воздух запахом миндаля.
- Улыбаешься, - она приподнялась на локтях рядом с ним, её пальцы легко коснулись его губ. Кев перестал дышать.
С соседнего дерева, взмахнув упругими крыльями, взлетела щеврица, исполнила длинную трель и спустилась обратно.
Сосредоточившись на своей задаче, Уин оттянула уголки рта Кева вверх и попыталась удержать их в таком положении.
Взволнованный и изумлённый, Кев приглушённо рассмеялся и отодвинул в сторону её руку.
- Ты должен чаще улыбаться, - сказала Уин, все ещё глядя на него. - Ты очень красив, когда улыбаешься.
Она, с её шелковистыми волосами цвета сливок и нежно-розовыми губами, была ослепительнее солнца. Казалось, поначалу её пристальный взгляд выражал лишь дружеское любопытство, но чем дольше она смотрела на него, тем яснее он понимал, что она пыталась проникнуть в его тайны.
Ему хотелось повалить её на спину и накрыть своим телом. Прошло четыре года с тех пор, как он поселился в семье Хатауэй. Теперь ему было всё труднее и труднее контролировать свои чувства к Уин.
- О чём ты думаешь, когда смотришь на меня вот так? - спросила она нежно.
- Я не могу сказать.
- Почему нет?
Кев чувствовал, что на сей раз улыбка, появившаяся на его губах, была неестественной.
- Это испугало бы тебя.
- Меррипен, - сказала она решительно, - ты ничего и никогда не сможешь сделать или сказать такого, что могло бы испугать меня. - Она нахмурилась. - Ты
- Нет.
- Скажешь. Я заставлю тебя.
Она сделала вид, что собирается ударить его в грудь кулачком.
Кев схватил её тонкие запястья своими руками, легко удерживая её. Его тело последовало за движением рук, он перевернулся, и она оказалась в ловушке под ним. Это было неправильно, но он не мог остановиться. И навалившись на неё всем своим весом, почувствовал, как она извивается, инстинктивно прилаживаясь к нему - это простое удовольствие почти парализовало его. Он ожидал, что Уин будет сопротивляться, будет бороться с ним, но вместо этого она просто лежала в его объятиях и улыбалась ему.
Кев смутно припомнил один из мифов, столь любимых семейством Хатауэй… греческий, об Аиде, боге подземного царства, похитившем юную Персефону в цветущей долине и утащившем её сквозь отверстие в земле в свой собственный мрачный мир, где он мог обладать ею. Хотя все дочери Хатауэй были возмущены судьбой Персефоны, тайные симпатии Кева были на стороне Аида. Цыганская культура имела склонность романтизировать идею похищения женщины себе в невесты, даже имитируя его в ритуалах ухаживания.
- Я не понимаю, почему то, что Персефона просто съела полдюжины семян граната, должно было обречь её на эту пытку: ежегодно какое-то время жить с Аидом, - возмущённо сказала Поппи. - Никто не ознакомил её с правилами. Это было несправедливо. Я уверена, что она никогда не притронулась бы к гранату, если бы знала, чем это обернется.
- К тому же это было не очень-то и сытно, - добавила Беатрикс взволнованно. - Если бы там оказалась я, то попросила бы пудинг или, по крайней мере, пирог с вареньем.
- Возможно, не так уж она была и несчастна от того, что была вынуждена оставаться там, - выдвинула предположение Уин, сверкнув глазами. - В конце концов, Аид сделал её своей королевой. И история гласит, что он обладал «богатствами земли».
- Наличие богатого мужа, - сказала Амелия, - не изменит тот факт, что основное место жительства Персефоны находится в неподходящем месте без какого бы то ни было вида. Только подумайте о трудностях сдачи его в аренду в межсезонье.
Все они согласились, что Аид был законченным негодяем.
