Нет, все-таки не просто решиться на такое, очень не просто. Но, представив себе весь сегодняшний день, я стиснул зубы, засунул руки поглубже в карманы и, нахохлившись, направился к остановке, мысленно убеждая себя, что все сойдет гладко.
СТЕПАНОВ.
Настроение у меня было весь день — хуже некуда. С Валькой мы расстались прохладно. С вечера ни о чем больше не говорили, сразу повалились спать, а утром он подвез меня на работу, и на его 'До встречи' я коротко буркнул: 'Пока'. Нехорошее впечатление от вчерашнего нашего разговора не покидало меня. Как всегда, все самые убедительные аргументы приходили в голову после времени, и я мысленно продолжал спорить с ним почти весь день. А тут еще Сокова пристала ко мне в буфете со своими нелепыми разговорами о том, что Анатолий Степанович уже вторично сделал ей предложение, а она не знает, как поступить. Конечно, мужчина он серьезный и симпатичный, но ведь не молод уже, и к тому же вдовец…
Машу я слушал вполуха, отвечая невпопад на ее вопросы и давая некстати советы. Из головы у меня не выходил спор с Валькой. К этому добавились самые мрачные предположения о Наташкином молчании, и потому день, и без того хмурый, казался мне еще более тусклым и серым.
Сокова, заметив что я ее почти не слушаю, вздумала разыграть оскорбленное достоинство. Посмотрев на меня взглядом, который, по ее мнению, должен был выглядеть холодным и высокомерным, она воскликнула:
— Игорь, да ведь ты совсем меня не слушаешь!
Я отставил стакан с недопитым компотом.
— Слушаю, Сокова. Тебе показалось.
Маша томно опустила глазки и жеманно протянула:
— Игорек, когда женщина говорит мужчине о подобных вещах, это что-нибудь да значит. В твои годы пора бы об этом знать…
Я тоскливо вздохнул. Бедный ребенок! Строит из себя многоопытную женщину, а ведь у нее на лбу написано, что о мужчинах она имеет представление по учебникам анатомии и пляжным впечатлениям. И эта великовозрастная девственница пытается со мной заигрывать, полагая, что я сразу же растаю от ее томных взоров. Я еще раз вздохнул и коротко посмотрел на Сокову, у которой лицо светилось немым обожанием.
— Машенька, ты же знаешь, что я невоспитанный негодяй, стоит ли терять на меня время? И, ради Бога, выходи ты замуж за Анатолия… Вы будете прекрасной парой, а я на вашей свадьбе…
Лицо у Соковой пошло пятнами, она вскочила и звенящим голосом выкрикнула:
— Болван! Идол деревянный!
Подхватив свою сумочку, она выскочила из буфета, оставив меня одного собирать непонимающие взгляды со всех сторон. Смущенный обилием внимания к моей персоне со стороны нашего учительского корпуса, я тоже поднялся и поспешно вышел.
Машу я нашел на четвертом пролете лестницы, ведущей на чердак, где у нас прятались отъявленные курильщики из старшеклассников и куда Маша тишком бегала поспешно выкурить сигарету, чтобы не шокировать, так сказать, старших товарищей.
Сейчас на площадке, кроме нее, никого не было, что вполне естественно. Все-таки какие-то правила приличия наши разнузданные оболтусы соблюдали по отношению к педсоставу, к которому они пусть со скрипом, но все же относили и Сокову. Став рядом с ней и привалившись к перилам, я прикурил и сказал ей со всем мужеством, на какое был способен:
— Манюня, ты очень славная, очень-очень… Но я не… Словом, я тебе не подхожу.
В разъяренной тигрице, которую я увидел в следующее мгновение, Сокову можно было признать разве что с очень большой фантазией. Сверкая глазами, она выкрикивала что-то бессвязное, из чего я смог разобрать только, что я подлец и недоносок. Я покорно кивал головой с самым смиренным видом и попыхивал сигаретой. Спустив немного пар, Маша под конец выкрикнула:
— И не смей называть меня Манюней, я тебе не школьница! Я тебя… А ты… ты… ты бревно, вот ты кто! И не подходи больше ко мне.
Сверкнув напоследок глазами, она взметнула широкой юбкой облако пепла с заплеванного пола и застучала каблучками вниз по ступенькам. Ну, вот и отлично. Во всяком случае, я свой долг выполнил. Взглянув на часы, я погасил окурок о стену, воровато при этом обернувшись, и поспешил в класс.
И мой не лучший день продолжился. Если бы я знал, чем он закончится, я бы ни за что не пошел вечером на почту. Но я этого не знал, и потому поплелся навстречу своим приключениям.
Сойдя с автобуса, я решил дать Наташе телеграмму и потребовать объяснений. В конце концов мы знакомы больше трех лет, и я имею на это право.
Из двух десятков страстных призывов, которые пришли мне в голову, я решил остановиться на самом коротком и прозаичном, тем более, что денег у меня оставалось в обрез. Поэтому на бланке я нацарапал: 'Сообщи причину молчания. Очень беспокоюсь. Люблю, верю, жду'. И тут, как на зло, паста в ручке кончилась. Сделав все необходимые в таких случаях процедуры и убедившись в полной недееспособности своей ручки, я подошел к барьеру в надежде воспользоваться казенным пером. Перо было занято. Хуже того, оно было занято не кем иным, как… Машей Соковой. Решив, что мне показалось, я зажмурился и снова открыл глаза. Маша не исчезла. Мало того, теперь она смотрела на меня и улыбалась что есть сил. Кроме того, в ней произошла какая-то перемена, вот только я никак не мог уловить — какая? Тем не менее нужно было что-то сказать, поскольку молчать дальше было все же невежливо, и я спросил:
— Ты зачем здесь?
Сокова легкомысленно пожала плечами:
— Я? Даю телеграмму.
Я нахмурился, поняв нелепость своего вопроса. Естественно, не финики же ей здесь покупать.
— Я не об этом. Что ты вообще здесь делаешь? Ты же в другом конце города живешь.
Эта тихая чертовка, похоже, решила меня доконать. Она обворожительно улыбнулась и почти пропела, явно наслаждаясь моей растерянностью.
— А я к тебе в гости хочу зайти…
Заметив мое волнение, разочарованно добавила:
— Скучный ты, Степанов… У меня здесь подруга живет. Тебе ручка нужна? Возьми.
Я взял заляпанную пастой дешевенькую ручку, привязанную тонким шпагатом к стойке окошечка, и стал старательно выводить адрес, пытаясь загородить от Маши текст локтем. А она, будь неладна, так и тянулась любопытной мордашкой. А-а-а, Аллах с ней. В конце концов, мне-то что? Краем глаза я все же заметил, как вздрогнули у нее ресницы, когда она прочитала текст. Но виду она не подала, что расстроилась, и только протянула насмешливо:
— Люблю-ю-ю, жду-у-у, верю-ю-ю… Так ты, оказывается, и такие слова знаешь?
Ну, это было уже слишком! Бросив ручку на барьер, я повернулся к Соковой, твердо решив высказать все, что думаю о ее притязаниях, и тут заметил такое, от чего все выражения разом вылетели у меня из головы, оставив там только тугой колокольный звон.
Все последующее я видел, как в замедленном кино, к тому же немом. От двери в нашу сторону какими-то длинными, тягучими шагами шел молодой парень в серой куртке, медленно вынимая из-за поясного ремня пистолет и поднимая его стволом вверх. Какое-то время я заворожено следил за черным зрачком ствола, чувствуя, как кровь толчками пульсирует в висках, готовая порвать мне вены и вырваться наружу. В следующее мгновение я схватил Машу за плечи, оттолкнул ее в сторону, и какая-то сила бросила меня далеко вперед, прямо на этот черный, в упор глядящий на меня глазок. По воздуху я летел, наверное, считанные секунды, но мне они показались вечностью из-за напряженного ожидания, что сейчас мне навстречу рванет пламя и я схвачу пулю в лоб.
Однако этого не произошло. Я вполне благополучно долетел до цели, отбил пистолет левой рукой в сторону, правой ухватил парня за горло, и мы вместе грохнулись на пол. В падении я перехватил его руку повыше кисти и стал яростно лупить ею по полу, стараясь выбить пистолет. Правой рукой я цепко держал парня за глотку и давил коленом ему на грудь, не позволяя подняться. Кажется, я что-то орал, но своего голоса не слышал, по-прежнему оглушенный колоколами, гудящими у меня в голове.
