сопротивление. Смущал меня только один мужик, долговязый брюнет в сером плаще. Он стоял у барьера, рядом с окошечком іПРИЕМ ПЛАТЕЖЕЙ ОТ НАСЕЛЕНИЯі и заполнял какой-то бланк. Лица его я разглядеть не мог, его загораживал от меня коричневый портфель, стоящий на стойке рядом с мужиком. Мужик, словно почувствовав на себе мой взгляд, поднял голову и обернулся. Увидев его лицо, я обомлел, словно меня неожиданно ошпарили кипятком, и почувствовал, как мурашки противно защекотали спину. Это был тот самый хмырь, что отделал меня здесь два дня назад.
На несколько секунд наши взгляды пересеклись, но я, кажется, сумел справиться с собой, чтобы не показать, что узнал его, и не переставая растягивать губы в идиотской ухмылке, отвернулся. Спина у меня моментально взмокла, и сердце заныло от нехороших предчувствий. Если бы я был здесь один, то рванул бы отсюда сразу, не задумываясь. Но уйти, не предупредив Ханыгу, я не рискнул, от этого волка всего можно ожидать.
Не переставая улыбаться, я подошел к нему и сдавленным голосом прошептал:
— Ханыга, здесь этот козел, что напал на меня тогда… Плохо дело, Ханыга, сердцем чувствую. Может уйдем?
Обернувшись, Ханыга коротко посмотрел на того мужика (я поразился, как он безошибочно выделил его среди других), погладил меня по голове и вдруг больно схватил за ухо, продолжая при этом добродушно улыбаться.
— Заткнись, сучара… Делай, что решено, и не вякай. Я ради твоих е… предчувствий дело бросать не собираюсь.
Заглянув ему в глаза, я невольно вздрогнул. Ничего прежнего от его вечно пьяных и добродушных глаза не осталось и в помине. Он сверлил меня сузившимися глазами, как буравчиками, и столько холода и жестокости в них было, что я понял, что от расправы меня спасает только неподходящая ситуация. В голове у меня моментально пронеслось: іУбьет не глядя… Разделает, как Бог черепаху…і.
Ханыга снова сдавленно прошипел:
— Если что, мужика на себя возьму, понял?
Прочитав в его взгляде смертный приговор этому долговязому лосю, я судорожно сглотнул слюну и молча кивнул. Будет кипиш или нет, это еще под вопросом, а вот то, что Ханыга не пощадит, это совершенно ясно.
Похлопав меня по щеке, Ханыга, почти ласково, добавил:
— Вот и ладушки. Иди…
Легонько подтолкнув меня в спину, он снова повернулся к стенду.
Решив, что теперь все по хрену, либо-либо, я проскользнул за барьер, добрался до кассирши, выдававшей деньги пенсионерам, встал у нее за спиной и, наклонившись, по привычке проскулил:
— Дай денюжку…
Меня снова как кипятком ошпарило. Мать-перемать! Я до того вошел в роль, что даже сейчас ваньку свалял. А эта дура коротко взглянула на меня, подняв голову, и, не переставая считать деньги, пробормотала:
— Ты, Вовка? Отстань, не мешай работать.
Злоба так мне ударила в голову, что у меня даже в глазах потемнело. Приставив пистолет бабе к затылку, я глухо сказал, едва сдерживаясь:
— Открой сейф, сука. А не то башку прострелю…
Рука с пистолетом мелко подрагивала от напряжения. Ладонь повлажнела от пота, и я с ужасом почувствовал, что еще секунда, другая и я выроню пушку.
Не знаю, что было бы дальше, не пихни меня кассирша локтем в бок. Рука у меня дрогнула, и я непроизвольно нажал на спуск. Грохотом мне заложило уши, и то, что я увидел в следующее мгновение, вызвало во мне рвотные спазмы. На стол брызнули мозги вперемешку с кровью, кассирша навалилась грудью на стол и упала лицом, вернее тем, что от него осталось, прямо в эту тошнотворную лужу, глухо ударившись головой. Ярко-алое пятно расползлось по столу, и кровь тоненькой струйкой побежала на пол, капая на мой ботинок.
Все, что происходило дальше, я видел, как в тумане.
Бабки, стоявшие у стойки, с визгом шарахнулись в сторону, и Сашка, подскочивший при выстреле, попятился задом к выходу. Споткнувшись, он упал и пропал из вида. Ханыгу я не видел, его закрутила орущая толпа.
Длинный брюнет в плаще, стоящий в паре метров от барьера, в упор смотрел на меня застывшими глазами, и мне почему-то это особенно врезалось в память, тискал побелевшими пальцами коричневый бумажник. На улице кто-то заорал: іМилиция!і — и почти сразу завыла сирена.
Я тупо смотрел на застреленную мной кассиршу и чувствовал, как полное безразличие ко всему охватывает меня. Мысли в голове крутились лениво, не спеша. іКак же так?.. Уже и менты приехали? Так быстро?.. Теперь все, на долго закроют. Прощай светлая жизнь… А Ханыга, гад, напарил… настоящий пистолет…і. Мне вдруг стало так тоскливо, как никогда еще не бывало в жизни. Закрыв глаза, чтобы ничего не видеть, я слушал, как кровь толчками пульсирует в ушах, и из последних сил сдерживал позывы рвоты. В глотке клокотало и булькало, и я едва сдерживался, чтобы не блевануть бедной бабе прямо на спину. Теперь в голове вертелась совершенно дурацкая мысль: іКак же ее в гроб-то… грязную. Нельзя…і.
Ноги как будто парализовало, и я не мог даже отойти в сторону, чтобы облегчить свои страдания. Голова закружилась, и я, испугавшись, что сейчас упаду, открыл глаза, чтобы восстановить равновесие.
Сквозь пелену в глазах я еще видел, как в дверь ворвался мент с пистолетом в руках и что-то закричал. Ханыга выстрелил, мент рухнул на пол, а Ханыга, дико вращая глазами, размахивал пистолетом и орал что-то бессвязное.
Люди попадали на пол, и только этот мужик в плаще все еще стоял на ногах и очумело пялился на меня.
Перепрыгивая через лежащих на полу людей, Ханыга подскочил к мужику, ткнул его в спину и сразу добавил рукояткой нагана по затылку. Тот ударился челюстью о барьер и беззвучно свалился под стойку.
Ханыга, в три огромных прыжка, вернулся к двери, схватил за ворот какую-то старуху, лежащую на полу, и, приставив к голове пистолет, вытолкал ее в открытую дверь, удерживая рукой за воротник.
Что он там орал, я уже не слышал, и вообще, это было последнее, что я видел. Неловко свалившись на бок, я грохнулся на карачки и, наверное, минут десять блевал, не в силах больше сдерживать позывы рвоты.
Меня буквально выворачивало наизнанку, и даже когда рвать уже было нечем, какая-то тягучая слизь переполняла рот, и я снова чувствовал тошноту и омерзительный запах блевотины.
Совершенно обессиленный, я отполз в сторону и растянулся на полу, весь дрожа от изнеможения и покрываясь липким потом. Похоже, я даже отключился на какое-то время, потому что следующее, что я помню: я лежу на спине, уже посередине зала, и Ханыга, склонившись надо мной, хлопает меня по щекам.
С трудом поднявшись, я сел и обвел зал мутным взглядом, удивляясь, что я до сих пор еще не в наручниках. Увидев мертвого мента у входа, я отчетливо вспомнил, что произошло, и содрогнулся.
Люди теперь не лежали вповалку на полу, а стояли вдоль стены, заложив руки за головы, закрывая собой окна и входную дверь. Сквозь звон в ушах я разобрал голос Ханыги:
— Очухался? Ну, давай, давай, парень. Не время лежать…
Ни хрена не понимая, я ошалело посмотрел на него.
— Ханыга, ты… что? Что это, а?
Ощерив прокуренные зубы, он хрипло рассмеялся.
— Что? Я заложников взял, вот что.
У стены кто-то пошевелился. Подскочив, Ханыга стремительно обернулся и дико заорал:
— Не двигатьсь! Молчать! Не двигаться, б…! Всех перестреляю!..
Оборачиваясь ко мне, он ткнул мне в зубы ствол пистолета и прохрипел.
— Заложников… понял? Пусть теперь мусора поганые попробуют… возьмут… Хрен им на рыло! И ты со мной будешь. Если порешат, так не меня одного…
