— А ты думаешь, в охране не люди? И они тоже жить хотят. И где гарантия, что они первыми не пожелают твоих денег? Да и денег-то у тебя… И потом. Всю жизнь один куковать не станешь. Жить-то с людьми надо, а не с деньгами. А как же ты к людям потом? После всего, что натворил?
Вовчик с чувством собственного превосходства усмехнулся:
— Да ты, Степанов, бессребреник, как я погляжу.
Я снова возразил ему:
— Ничуть. Ничто человеческое и мне не чуждо. Но вот людей ради денег я бы не стал убивать. И вообще не стал бы, хоть ради чего.
Зло сплюнув, Вовчик снова закурил и ощетинился:
— Проповедник, мать твою за ногу. И что у тебя за страсть нотации читать?
Я невесело усмехнулся:
— Это у меня профессиональное. Я учитель.
Недоверчиво покосившись на меня, Вовчик с удивлением спросил:
— Ты?! Учитель? Да с твоей рожей вышибалой в ночном баре надо работать.
Я не удержался, чтобы не подколоть:
— Так ведь ты же в этом и виноват. Была рожа как рожа, вполне даже симпатичная…
— А ты бы поменьше возникал…
— А ты бы поменьше психовал…
Вовчик снова сплюнул, но уже без особой злости.
— Тьфу ты… Язва ты, Степанов. Тебе слово — ты десять…
Мы замолчали. Не знаю, о чем там размышлял Вовчик, а я обдумывал свой следующий шаг. Похоже, что у этого парня серьезные проблемы с комплексом неполноценности, и главная фигура во вселенной для него — он сам. Вот на этом я и попробую сыграть. Сейчас самое главное убедить его, что для него лучшим выходом будет сдаться, пока еще не поздно, а не продолжать эту лишенную смысла затею.
Стараясь привлечь к себе внимание и вызвать Вовчика на дальнейший разговор, я кашлянул, но он даже не посмотрел в мою сторону. Сидя на стуле и откинувшись на спинку, он вытянул ноги и сосредоточенно смотрел в какую-то точку на потолке. Я еще раз кашлянул, и снова с нулевым эффектом. Тогда, чтобы больше не тянуть время, я спросил:
— Послушай, а как тебя в зону угораздило?
Вовчик оторвал взгляд от потолка, покосился на меня, и я понял, что попал в самую точку, поскольку в глазах у него мелькнул явный интерес к вопросу.
Все же недоверчиво спросил для начала:
— Тебя что, в самом деле это интересует?
Пожав плечами, я невозмутимо ответил:
— Конечно, если спрашиваю.
Вовчик поудобнее устроился на стуле и, не скрывая насмешки, сказал:
— Это была душераздирающая история несчастной любви…
Немного помолчав, он вдруг нахмурился и уже серьезно переспросил:
— Как, спрашиваешь? А запросто. Подружка у меня была, Нинка. Я с ней в училище познакомился. Классная девочка была. И красивая, и фигуристая, зараза… Я той зимой ногу сломал, на іЯвеі по льду катались, и хромал с костылем. И вот гуляем мы как-то с кралей моей в ее районе, на окраине, и нарвались на кодлу пацанов. Они приставать к ней стали… Я, дурак, только потом узнал, что она со всеми парнями в округе трахалась. Не за деньги, а так, для удовольствия… Короче, я в драку полез, да куда там калеке. Наваляли мне парни и Нинку с собой утащили, в строящийся дом, аж на девятый этаж. Пока я туда со своей ходулей вскарабкался, они ее уже оттрахали всем кагалом. Да так, что идти едва могла. Я ее, идиот, домой тащил, мучался. А ее мамаша встретила меня на пороге и понесла в мать-перемать. И сучку эту заставила на меня заявление в суд накатать, будто бы это я ее изнасиловал. А та, б…, и рада стараться… Короче, наклепали они на меня, а те, козлы, что Нинку трахали, сидели в зале и гоготали внаглую, глядя, как я за них отдуваюсь…
Замолчав, он скрипнул зубами от злости и снова закурил. Выпустив струйку дыма через ноздри, покосился на меня:
— Ну как, нравится? А ты, наверное, твердо веришь, что у нас невиновных не сажают, да? А вот хрена лысого… Отбарабанил я на малолетке три года, а потом меня в зону перевели. Райское место. Особенно для меня, с моей-то статьей. Там меня опустить хотели… Знаешь, что это такое?.. Я — в драку, а мне по черепу арматурой. Очнулся в санчасти. Нашелся ідобрыйі человек, подсказал, что делать. Теперь должок отрабатываю.
— Это Ханыга твой, что ли, ідобрыйі человек?
— Ага, он самый.
Не сдержавшись, я резко сказал:
— Сволочь он, твой Ханыга. Сам сволочь и тебя сволочью хочет сделать.
На удивление, Вовчик не стал спорить:
— Я и без тебя знаю, что сволочь. Только эта сволочь помогла мне тогда, а хорошие от меня отвернулись. Вот закончится эта бодяга, умотаю от вас куда подальше, а вы тут как-нибудь сами разбирайтесь, без меня, кто плохой, а кто хороший.
Он вдруг застенчиво как-то улыбнулся и мечтательно произнес:
— С детства мечтаю на белом теплоходе по морю прокатиться. Чтобы чайки белые, пароход белый и море — синее-синее и на горизонте с синим небом сливалось… Эх, дурак Сашка, что сбежал, хватило бы и на его долю…
Непонимающе посмотрев на него, я удивленно спросил:
— Какой еще Сашка?
— А-а-а… Был тут с нами Сашка Ведерников, шестерка Ханыгина. Сбежал, сосунок.
Услышав фамилию ісосункаі, я вздрогнул и осторожно поинтересовался, боясь услышать подтверждение своей догадке:
— Ведерников… это рыжий такой, да? Лицо у него еще лошадиное?
Выпрямившись на стуле, Вовчик с удивлением посмотрел на меня:
— Точно. Ты что, знаешь его? Ха! Мир тесен.
Мне вспомнился дневной разговор с Вадиком, и я тоскливо вздохнул. Ах Вадик, Вадик… Вот тебе и іс Сашкой останемсяі… Подвел тебя Сашка, тоже свое получит.
Вовчик снова недоверчиво переспросил:
— Нет, ты и правда его знаешь?
Хмуро посмотрев на него, я нехотя ответил:
— Знаю. Я же тебе говорил, что в школе преподаю. У меня братишка его учится. Хороший парнишка, не чета братцу.
Неожиданно меня захлестнула такая волна злости к этим молодым идиотам, что я едва не выругался в полный голос. И что творят, сопляки? Свои жизни губят, чужие… Мне вдруг до смерти надоело это все. И день этот паскудный, и Вовчик с Шариным, и их поганая затея, и мирное сюсюканье с этим Вовчиком. Я решил идти напролом, а там будь что будет.
Сев на жестком столе поудобнее, насколько это было возможно, я повелительным тоном сказал:
— Дай-ка мне закурить, парень.
Пораженный происшедшей во мне переменой, Вовчик безропотно поднялся, подошел ко мне, подал сигарету и поднес горящую зажигалку. Вид у него при этом был жалкий и растерянный. Похоже, мы снова поменялись ролями, и теперь я опять был хозяином положения, несмотря на то, что сидел прикованный наручниками.
Прикурив, я несколько раз подряд глубоко затянулся, оценивающе глядя на этого бедолагу, и жестко сказал:
— Вот что, парень. Мой тебе совет: бросай эти игры в террористов, пока еще не поздно. Не жди, пока тебя скрутят. Или, еще хуже, пока пулю не получил. Я, с твоей помощью, сегодня уже отведал эту процедуру. Скажу тебе честно, штука весьма болезненная и очень неприятная. Пойми, наконец, что уйти вам отсюда не удастся. Я слышал, вы за бугор собираетесь? Так хочу предупредить, что если даже вам удастся
