— Зачем ты убил его?
Валька непонимающе посмотрел на меня.
— Что значит — зачем? Он хотел выстрелить в тебя.
Из последних сил сдерживая клокотавшую во мне ярость, я возразил:
— Он не собирался в меня стрелять. Он только что спас мне жизнь.
Сняв руку с моего плеча, Валька отстранился и смерил меня ледяным взглядом, сразу поняв, к чему я клоню.
— Я этого не видел.
Все еще сдерживаясь, я жестко сказал:
— Об этом нетрудно было догадаться… Он не хотел меня убивать, он хотел меня освободить.
Голос Вальки стал еще холоднее.
— Значит, он хотел убить меня.
Я повысил голос и почти прокричал ему в лицо:
— Он бросил пистолет на пол, ты не мог этого не видеть!
— Я не видел.
Его наглая ложь истощила мое терпение. Выдохнув из себя: іАх ты…і, - я рванулся к нему, выбрасывая вперед левую руку, сжатую в кулак. Удар раненой рукой получился слабым. Кулак едва скользнул по Валькиной челюсти и ушел в сторону. По инерции я едва не свалился со стола и почувствовал острую резь в запястье правой руки. Наручники рванули меня назад, и я снова отлетел спиной к двери, едва не закричав от режущей боли в правой кисти. В глазах у меня снова запрыгали разноцветные круги, и я заорал в полный голос, не в силах больше сдерживать душившую меня ярость:
— Убийца!!! Ты понял?! Ты- убийца! Холодный, расчетливый убийца. Ты уже давно подписал ему смертный приговор и убил бы его несмотря ни на что. Ты не меня спасал, ты свою жажду мести удовлетворил! И не вздумай мне говорить, что это не так! Ты убил его только потому, что тебе так хотелось! А он хотел жить! Жить!!! Ты понял, подлец?!!
Прооравшись, я почувствовал некоторое облегчение, и даже бешеная пляска света в глазах немного унялась. Пелена перед глазами рассеялась, и я увидел, какое действие на Вальку произвели мои слова. Он побледнел так, что и сам стал похож на покойника, и глаза его превратились в две черные застывшие точки, а глубокая складка поперек лба состарила его лет на десять. Я видел, что ему было больно от моих слов. Очень больно. Но мне не стало его жаль. Потому что он был жив. Жив! А бедняга Вовчик, вся вина которого заключалась в том, что он окончательно запутался в себе и жизни, лежал возле моих ног, как укор моей и Валькиной совести. Только я-то это понимал, а Валька понимать не желал из-за своей звериной ненависти, давно укоренившейся у него в душе. Настолько укоренившейся, что Валька уже не мог, а вернее — не желал, понимать разницу между отпетыми негодяями и просто заблудшими людьми. И если Вовчик заслуживал наказания, то едва ли это должно было быть смертью, которая, как сам Валька сказал мне несколько дней назад, является единственной непоправимой ошибкой. И уж во всяком случае не Вальке было решать, какого наказания Вовчик заслуживает.
Подняв руку, Валька сделал ко мне шаг со словами:
— Перестань дурить, Игорек. Из-за какого-то урода…
Но я снова заорал:
— Он человек! Понял ты?! Человек! И не смей ко мне подходить, или я ударю тебя! Убирайся отсюда! Убирайся, видеть тебя не могу!!!
Поморщившись от острой боли в висках, я поджал под себя ноги и, уронив голову на колени, замер.
Немного потоптавшись рядом, Валька, видно, не решившись больше тревожить меня, пробурчал вполголоса: іДурак ты, Игорек…і, - и затем я услышал его осторожные шаги, удаляющиеся в сторону зала.
Несколько минут я сидел не шевелясь и старался унять мучительную боль в висках. До меня донеслись какие-то крики из зала, топот множества ног и гул голосов. Оживший вдруг почтамт наполнился шумом и людской многоголосицей. Все эти звуки сливались в один монотонный гул, заставляя меня морщиться и сильнее вжимать голову в колени.
Мне вдруг все стало безразлично, и даже своему неожиданному спасению я не имел сил радоваться. Настолько безразлично, что я не хотел ни видеть людей, ни слышать их и уж тем более не хотел с кем- нибудь разговаривать. Я по-прежнему сидел не шевелясь и никак не мог отделаться от надоедливого мотивчика и слов из старой, давно позабытой песенки, которые упрямо крутились у меня в голове: іАх белый теплоход… ах белый теплоході. Кроме этих трех слов я ничего больше не помнил и снова и снова прокручивал эти слова в голове, не в силах отделаться от них и не понимая, при чем тут теплоход, к тому же белый? Потом, вспомнив, что это были последние слова Вовчика, про теплоход, я вздрогнул, пронзенный одной, совершенно отчетливой мыслью, что все уже кончилось. Для меня, для остальных заложников, для Шарина с беднягой Вовчиком. Только кончилось для всех по-разному. Я теперь сижу и слушаю этот монотонный гул, доносящийся из зала, а Вовчик… Вот он, лежит со мной рядом и смотрит на меня остекленевшим взглядом. Я сейчас встану и уйду отсюда, а его ждет холодный мраморный стол в морге…
И такая вдруг тоска накатилась на меня от этих мыслей, такое отвращение я почувствовал ко всему этому гнусному миру, что мне захотелось выть и биться головой о стену…
Очнулся я от прикосновения. Подняв голову, я увидел стоящего рядом милицейского капитана с вопрошающим выражением на лице. Наверное, он о чем-то спрашивал меня уже, чего я не расслышал за своими мыслями. Заметив, что я не понял его вопроса, капитан терпеливо переспросил:
— Вы в порядке, Игорь Викентьевич?
Я молча кивнул, даже не удивившись тому, что он называет меня по имени и отчеству, словно мы были знакомы с ним уже давно, хотя я впервые видел этого капитана. Взяв меня за локоть, он предложил:
— Мне кажется, что вам нужна медицинская помощь. Пройдемте к машине іскоройі. Я помогу вам…
Я поднял вверх правую руку, показывая наручники. Вежливый капитан спохватился:
— Ах, да… Простите, я сразу не заметил.
Я, по-прежнему молча, показал левой рукой на ключ от наручников, все еще лежащий на полу, там, куда его уронил Вовчик. Наклонившись, капитан поднял ключ и освободил мне руку. Разминая запястье, я сполз со стола и отстранил капитана в сторону.
— Спасибо, я сам.
Он попытался вежливо возразить:
— Но, Игорь Викентьевич, старший лейтенант Безуглов просил меня…
Прерывая его, я раздраженно повторил:
— Спасибо, я сам… А до старшего лейтенанта Безуглова мне нет никакого дела.
Пожав плечами, капитан отступил с сторону, всем своим видом говоря: іВоля ваша, я свой долг выполнил…і.
Отойдя пару шагов, я обернулся и бросил последний взгляд на Вовчика и Шарина. Вот так закончилась их безумная затея. Такие грандиозные планы, столько страстей и драматизма, и такой трагичный конец. И только ли для них? Такие разные люди, и до банальности одинаковый финал. Но даже сейчас, уравненные смертью, они отличались друг от друга. Даже мертвый, лежащий на столе Вовчик был выше распростертого на полу Шарина. Во всех смыслах…
Махнув рукой, словно прощаясь с ними, я пошел прочь.
Пройдя по извилистому коридору, я вышел в зал и, невольно зажмурившись, закрыл лицо руками, ослепленный ядовитыми вспышками многочисленных фотоаппаратов.
Зал буквально кишел репортерами. Какой-то толстый мужичина с рыжей бородой и камерой на плече, как медведь, топтался посреди зала, подбирая наиболее удачные рекурсы для съемки, и бесцеремонно расталкивал людей вокруг себя.
С подоконников снимали заложников. Трое из четверых едва стояли на ногах от усталости и переживаний. Их подхватывали под руки и почти волоком выводили на улицу парни в камуфляжной форме,
