Зелёная земля

Значит, снова наружу – теперь уж понятно,

на каком из лучей нам сгореть с потрохами:

видишь здание Национального Банка?

G

До чего же он тесен, проспект Всё в Порядке!

В мелком сите трясут обитателей Сити -

ситуация, в общем-то, не из приятных,

только что ж тут сказать: так всегда в преисподней.

Мы и рады бы в рай, да стихи не пускают…

А прохожая брошка впивается в веко,

оставаясь навеки – соринкой, помехой,

не дающей увидеть, как нищее время

просит милостыню – прямо тут же, у банка:

нет ли, стало быть, стольких-то эре в избытке?

Золотую монету периода Тора

обменяют на множество более поздних,

и закроется банк – на две, на три недели,

ибо что ж… после сделки такого масштаба

сам собой разумеется длительный отдых!

Но проспект Всё в Порядке в порядке, как прежде, -

ах, волшебные сети богатого Сити!

Принесите сюда что угодно – и купят:

душу, старый башмак, половинку конфеты,

престарелую мать, засыхающий кактус -

всё пойдёт прямо в дело… такое вот дело!

Купишь хищную птицу с двумя головами?

Или, может быть, грязный обрывок газеты?

Пару старых подтяжек, растянутых кем-то

в прошлом веке… – одной знаменитостью местной?

Всё недорого и абсолютно доступно -

как тебе, так и… мне, но меня здесь не видно:

я давно у фонтана по имени Хватит.

Н

Хватит дарит прохожим короткие струи

тепловатой воды, отдающей то тиной,

то одной сонатиной времён предбарокко -

впрочем, ты не знаток, так что лучше заткнуться,

или нет: окунуться в зелёную воду,

стать растеньем на дне или тусклой монетой,

обещающей скоро вернуться и лгущей…

Этой гущей фонтанной тут кормятся в полдень

дорогие зеваки из стран близлежащих

или стран отдалённых… неважно откуда -

важно, что не отсюда! Они обсуждают

на своих языках, непонятных гортани,

кратковременность жизни, несущейся мимо

на зелёных, на синих и сине-зелёных

тонких велосипедах – совсем стрекозиных,

даже тоньше, пожалуй, – совсем насекомых.

И никто никогда никуда не вернётся -

из напрасной боязни остаться навеки.

Что ж касается капли воды на запястьи,

то она ненадолго – да вот и скатилась…

Кто найдёт, так того она, значит, и будет -

сколько сможет… капризный народ эти капли:

ни за что не приучишь сидеть на запястьи!

I

Кстати, здесь по пути я всегда подбираю

на дороге какую-нибудь безделушку -

хоть такую, как Кирка Святого Повесы,

небольшую по весу, карманных размеров.

Я люблю подержать её около сердца,

скажем, день или два и – поставить на место,

ибо общеизвестно, что тут прихожане

ничего, кроме как приходить, не умеют -

и приходят, и долго недоумевают

(если зданье, положим, стоит не на месте):

где же, дескать, тут Кирка Святого Повесы?

Между прочим – обычно в весеннее время, -

здесь случаются, судя по всяческим слухам,

чудеса и другие смешные событья.

Например, говорят, дух Святого Повесы

покидает обитель на четверо суток

и летает над городом как сумасшедший

(ибо лишь сумасшедшие тут и летают).

А в руках у него небольшая спринцовка

с аквавитом – и, если чудесные брызги

упадут на кого, тот теряет рассудок,

начинает летать и, ещё того хуже,

постепенно влюбляется в Памятник Мысли -

безнадёжно… бессмысленно и – без-на-дёж-но!

J

Этот Памятник – ветреник и обольститель -

замер в скверике рядом: стоит и не дышит.

Но на самом-то деле не думы, а дамы

беспокоят зелёную голову мэтра,

и, чуть-чуть приглядевшись, легко обнаружить,

что косит он зелёным медлительным взором -

взором-озером – к югу, к узорным колготкам -

озорным и узорным… но не беспризорным!

А серьёзная птица, клюя его в темя,

словно темы высокие в темя вбивая,

возмущённо глядит на смущённые ножки,

семенящие прочь, топоча каблучками.

Впрочем, вот уже ножки и остановились

под пузатым брезентом, где чёрные в жизни,

хоть и белые в принципе джинсы с кистями

ждут, когда своевольные ножки изволят

шоколада горячего – или коктейля.