Или как разбросаешь по берегу мусор -
так и ляжет: он тоже в твоём подчиненьи…
даже чайки, как пешки, ныряют за рыбой
столько раз, сколько скажешь: «Ныряйте за рыбой!»
И стоят на полвечности тонкие стрелки,
и ты ходишь по берегу и повторяешь:
«И был вечер, и было… (поправив латерну)
было утро», – но дней не считаешь: их много,
и ты сбился со счёту – давно, в прошлой жизни.
T
А ещё есть длиннющий такой перешеек -
называется он
почему называется, мало кто помнит,
но ты помнишь:
потому что… а впрочем, кому ты обязан
объяснять, почему и зачем и откуда!
Да никто и не требует, в общем, отчёта:
принимают как есть – ну, и слава-то Богу,
ибо ты и не мог бы ни в чём отчитаться,
даже если б под дулом стоял пистолета.
Но до этого, впрочем, пока не доходит,
а дойдёт – так придётся, должно быть, признаться,
что процесс на-зы-ва-ни-я в целом бессмыслен -
как на-ни-зы-ва-ни-е ракушек на нитку.
И кому бы потом ни отдать эти бусы,
никакой они ценности не представляют -
если только на память… о лете, о взморье,
о длиннющем, как трюк затяжной, перешейке!
Здесь обычно безлюдно – лишь толпы туристов
набираются недорогих впечатлений
от холодной воды, суетливого ветра
и пустынного вида на плоские дали:
всё бесплатно – и только тщедушная скрипка
просит несколько крон за начало сонаты,
по-вто-ря-е-мо-е бесконечно – по мере
поступления групп и их исчезновенья.
И опять тебе не удаётся дослушать,
в чём там дело, в конце этой самой сонаты,
и тебя раздражает её невниманье
к твоему к ней вниманью: сложны отношенья
между вами – и, чёрт побери, драматичны!
А туристы… да что же возьмёшь с них, с туристов?
Правда, судя по очень коротеньким звонам,
выканючивает-таки бедная скрипка
на биг-мак и на яблочный пай – и тогда ты
запускаешь, как голубя в небо, купюру,
на которую можно купить весь Макдоналдс,
и, схватив её, скрипка срывается с места,
поперхнувшись второй половиной сонаты…
Ну, раз так, то пора и тебе собираться
в путь-дорогу назад вдоль всего перешейка -
в направленьи к району
U
Это недалеко и всё время под горку:
по огарку свечи, по цветку из бумаги,
по отсутствию всякой подмоги ты сможешь
распознать это место,
Тут старинное кладбище – с множеством духов,
пролетающих в воздухе лёгкой чредою -
чередуясь то с тенями, то с облаками,
то с дымком сигарет твоих марки
И у каждого духа в руках есть линейка
или ножницы – это уж кто как захочет,
потому что одни подстригают кустарник,
а другие глядят, хорошо ли подстрижен,
то есть, ровно ли – с точностью до миллиметра.
От такой геометрии хочешь не хочешь,
а зальёшься слезами – и тотчас же духи
прекратят свое щёлканье и исчезают,
будто просто казались, а не подстригали.
Правда, падает с неба платок запоздалый,
но глаза уже высохли – так что… спасибо.
Как посмотришь вокруг: кто ж тут только не умер!
Просто диву даёшься… практически каждый:
даже вечно живые – за именем имя -
превратились из собственного в родовое.
Но когда ты увидишь своё – на граните
(на пустынной границе минувшего века)
ничего не останется как улыбнуться
и подумать, что собственность – странная птица:
перелётная, стало быть, птица такая…
а потом, докурив сигареты
вдруг понять, что умерших не так уж и много, -
если, скажем, считать по количеству ножниц,
снова лязгающих вдалеке над кустами.
V
Путь отсюда – к аллее
уходящей от кладбища в сторону света… -
это, значит, и всё, что ты знаешь о курсе
бесконечной аллеи
Утверждают, что это пропащее место
и никто до конца ещё не добирался,
но подумай: чего только не утверждают!
Это, видимо, так же нестрашно и страшно,
как туннель, по которому мы после жизни
понесёмся – и тоже ведь в сторону света:
уж такое у нас, мотыльков, назначенье.
А пока… продвигайся как можно быстрее -
и пройдёшь всю аллею: тут важно не медлить,