Классическая поэзия Индии, Китая, Кореи, Вьетнама, Японии

А при такой луне       и сон неведом,
Пока нам не покажутся,        усталым,
Земля — постелью,       небо — одеялом.

Под луною одиноко пью

* * *

Среди цветов поставил я       кувшин в тиши ночной
И одиноко пью вино,       и друга нет со мной.
Но в собутыльники луну       позвал я в добрый час,
И тень свою я пригласил —       и трое стало нас.
Но разве, — спрашиваю я, —       умеет пить луна
И тень, хотя всегда за мной       последует она?
А тень с луной не разделить.       И я в тиши ночной
Согласен с ними пировать       хоть до весны самой.
Я начинаю петь — и в такт       колышется луна,
Пляшу — и пляшет тень моя,       бесшумна и длинна.
Нам было весело, пока       хмелели мы втроем,
А захмелели — разошлись,       кто как, своим путем.
И снова в жизни одному       мне предстоит брести
До встречи — той, что между звезд,       у Млечного Пути.

С вином в руке вопрошаю луну

С тех пор как явилась в небе луна —       сколько прошло лет?
Оставив кубок, спрошу ее, —       может быть, даст ответ.
Никогда не взберешься ты на луну,       что сияет во тьме ночной.
А луна — куда бы ты ни пошел —       последует за тобой.
Как летящее зеркало, заблестит       у дворца Бессмертных она.
И сразу тогда исчезнет мгла —       туманная пелена.
Ты увидишь, как восходит луна       на закате, в вечерний час.
А придет рассвет — не заметишь ты,       что уже ее свет погас.
Белый заяц[697] на ней лекарство толчет       и сменяет зиму весна.
И Чан-э в одиночестве там живет —       и вечно так жить должна.
Мы не можем теперь увидеть, друзья,       луну древнейших времен.
Но предкам нашим светила она,       выплыв на небосклон.
Умирают в мире люди всегда —       бессмертных нет среди нас.
Но люди всегда любовались луной,        как я любуюсь сейчас.
Я хочу, чтобы в эти часы, когда       я слагаю стихи за вином,—
Отражался сияющий свет луны       в золоченом кубке моем.

Провожаю друга, отправляющегося путешествовать в ущелья[698]

Любуемся мы,       как цветы озаряет рассвет.
И все же грустим:       наступает разлука опять.
Здесь вместе с тобою       немало мы прожили лет,
Но в разные стороны       нам суждено уезжать.
Скитаясь в ущельях,       услышишь ты крик обезьян,
Я стану в горах       любоваться весенней луной.
Так выпьем по чарке —       ты молод, мой друг, и не пьян:
Не зря я сравнил тебя       с вечнозеленой сосной[699].

Посвящаю Мэн Хао-жаню

Я учителя Мэн       почитаю навек.
Будет жить его слава       во веки веков.
С юных лет       он карьеру презрел и отверг —
Среди сосен он спит       и среди облаков.
Он бывает       божественно пьян под луной,
Не желая служить —       заблудился в цветах.
Он — гора.       Мы склоняемся перед горой,
Перед ликом его —       мы лишь пепел и прах.

Шутя посвящаю Чжэн Яню[700], начальнику уезда Лиян

Тао — начальник уезда[701] —       изо дня в день был пьян.
Так что не замечал он,        осень или весна.
Разбитую свою лютню       слушал, как сквозь туман,
Сквозь головную косынку       вино он цедил спьяна.
Лежал под окном у дома       беспечный поэт седой,
Себя называл человеком       древнейших времен земли.
…Когда я к тебе приеду       осенью или весной,
Надеюсь, что мы напьемся       в славном уезде Ли.

По ту сторону границы[702]

¹ Пятый месяц, а снег       на Тяньшане бел,
Нет цветов       среди белизны.
Зря о «сломанных ивах»       солдат запел,—
Далеко еще       до весны.
Утром бьет барабан, —       значит, в бой пора,
Ночью спим,       на седла склонясь,
Но не зря наш меч       висит у бедра: