Классическая поэзия Индии, Китая, Кореи, Вьетнама, Японии

Слушала Сита подруг, дивясь своему восхищенью,
Заторопились глаза к радостному лицезренью.
Выслав служанку вперед, за ней она двинулась следом,—
Смысл этой древней любви для всех оставался неведом.[422]

Речь премудрого На?рады вспомнила Сита тотчас,[423]
и любовь в ее сердце возникла святая.
Трепеща от волненья, она за подружкою шла,
вкруг себя олененком пугливым взирая.

Слыша, как пояс звенит, ножные браслеты, запястья,
Лакшмане Рама сказал, ощутив приближение счастья;
«Кажется, брат дорогой, Ма?дана бьет в барабаны,—
Все захотел покорить земные селенья и страны!»
Тут оглянулся герой, и Ситу глаза увидали —
Лунного лика ее сразу чакорами стали,[424]
Веки прекрасных очей застыли, как будто под ними
Вдруг перестал трепетать смущеньем охваченный Ними[425] .
Ситы красу созерцая, счастьем был юноша полон,
Сердцем ее восхвалял, достойных же слов не нашел он.
Будто всевышний Творец все искусство свое, все уменье
В облике этом явил — зримое дал воплощенье.
Да, этой девы краса в красоте красоту открывала,
В доме самой красоты, как в светильнике пламя, сияла.
Жаль, все сравненья давно измусолить поэты успели,—
Где же слова я найду, чтоб достойно Вайдеху[426] воспели?

Так блистание Ситы владыка восславил в душе,
и, свое положенье обдумав сначала,
К брату младшему речь откровенную он обратил —
прямодушием каждое слово звучало:

«Брат! Это Джа?наки[427] дочь, ради которой в столице
Завтра сгибание лука торжественное состоится,—
Гиридже дань принесла, а теперь, со служанками рядом,
Все озаряя вокруг, гуляет, любуется садом.
Видя ее красоту — блистанье ее неземное,
Хоть я и чист по природе, все же смутился душою,
Может причину постичь лишь разум Творца всеблагого,
Тело дрожит от предчувствий[428],— слушай, о брат, мое слово!
Людям династии Ра?гху дана чистота от рожденья —
Души потомков его не ступают на путь заблужденья.
Знаю я душу свою — ей доверяю всецело,
Ибо она и во сне на чужую жену не глядела.
Те, что спиною к врагам в сражении не повернутся,
Те, чьи сердца и глаза к женам чужим не влекутся,
Те, из которых никто нищему «нет» не ответит,—
Лучшие люди, о брат, но мало подобных на свете!»

Вот что младшему брату сказал Рамачандра, а сам
к Сите влекся душой, восхищенной, влюбленной.
С лика — лотоса нежного чистый нектар красоты
пил владыка, подобно пчеле опьяненной.

Сита же, стоя вблизи, смятенья полна, озиралась:
«Где ж эти юные принцы?» — чуткой душой волновалась.
Взоры встревоженных глаз — двух олененков несмелых —
Будто рождали повсюду ливни из лотосов белых.
Тут ей подружки под сень вьющихся лоз указали:
Юноши — темный и светлый — там за листвою стояли,
И разгорелись глаза, увидев их блеск несравненный,
Возликовали, как будто узнали свой клад сокровенный.
Видя красу Рагхупати[429], словно застыли навеки
Ситы лучистые очи — мигать перестали их веки,
И, от любви обессилев, глаз не спуская с героя,
Им любовалась она, как чакори — осенней луною.
Так по дороге очей Раму введя в свое сердце,
Сита прикрыла глаза, словно бы заперла дверцы.
Девушки, видя ее любовью сполна покоренной,
Слова сказать не могли, стояли толпою смущенной.

В этот миг из беседки, обвитой сетями лиан,
появились два брата, светясь красотою,
Будто, занавес туч раздвигая, две чистых луны
появились внезапно одна за другою.

Были пределом блистанья оба прекрасных героя,
Лотосы тел их сияли — синее и золотое,
Пышные перья павлиньи головы их украшали,
Во?ткнуты в темные кудри, ярко бутоны сверкали.
Знаки святые на лбах, капельки пота трепещут,
Дивные серьги в ушах, ожерелья жемчужные блещут,
Дугами выгнуты брови, кольцами волосы вьются,
Свежерасцветшие лотосы — очи блестят и смеются.
Шеи — двух раковин блеск, щеки — услада для взора,
Душу их смех подкупал, полный веселья, задора.
Чтоб их красу описать, моих не хватает усилий,—