прочь был причинить им кое-какие неприятности; впрочем, социалистическая программа содержит не одну статью, которую без особого труда можно истолковать как восстановление прошлого[168]. 11 мая 1878 года психически расстроенный жестяник Гедель стрелял в императора, но промахнулся; несколько недель спустя, 2 июня, некий Нобилинг тяжело ранил Вильгельма I. Некоторое время опасались за его жизнь. Ни Гедель, ни Нобилинг не были социалистами, но реакция, нимало не задумываясь, использовала эти печальные инциденты. Канцлер как раз был недоволен успехами социалистов во время выборов, в частности — избранием Газенклевера в Берлине (1877). Он предложил закон против социалистов, принятый рейхстагом 19 октября 1878 года; закон этот получал продление все на новые и новые сроки и действовал во все время управления Бисмарка (он был отменен канцлером Каприви в 1890 году)[169].
Этот закон означал полную отмену права собраний и союзов, полный произвол министров по отношению ко всем социалистам и ко всем тем, кого угодно было считать таковыми. В Берлине за один месяц сорок человек были подвергнуты заключению; за год закрыто было 240 союзов, запрещено 500 печатных произведений; все вожди партии подверглись преследованию, тюремному заключению, изгнанию; началось господство террора с обычными его спутниками: гнусными доносами, скандальными процессами, клеветническими показаниями, вздорной провокацией, противозаконными приговорами. Преследования усилились после открытия Нидервальдского памятника; во время этого торжества лишь случайность помешала взрыву адской машины, которая должна была уничтожить немецких государей (1884)[170].
Бисмарку понадобилось довольно много времени на выработку второй части его программы защиты общества. Хотя он еще в 1872 году объявил в Итценплитце, что требования рабочих оправданы огромными изменениями, происшедшими в области науки и промышленности, однако с полной определенностью он изложил свои взгляды на этот вопрос, устами императора, лишь в тронной речи 17 ноября 1881 года: «В феврале месяце, — говорилось в ней, — мы выразили вам свое убеждение, что исцеления общественных зол следует добиваться не только путем подавления крайностей социал-демократии, но что следует также стремиться к повышению благосостояния рабочих. Каковы же лучшие средства для этого? Определить их — одна из труднейших задач, но и одна из существенных обязанностей всякой общественности, покоящейся на основах нравственной жизни и христианства. Прочно опираясь на реальные силы национальной ^кизни, Сплачивая их в корпоративные объединения, покровительствуемые и поощряемые государством, мы рассчитываем выполнить задачу, которую государственная власть одна не в силах осуществить. Впрочем, даже и этим путем мы достигнем цели, только затратив значительные средства». Программа весьма замечательная по своей точности; в ней ясно выражены как смелость мысли канцлера, так и ее пределы. Между социалистами, ссылавшимися на права рабочего, и министром, исходившим из принципа обязанностей христианского государства, никоим образом не могло устайовиться прочное согласие. Социальное законодательство новой Германской империи выразилось тремя крупными законами о страховании на случай болезни (закон 15 июня 1883 г.), увечья (закон 6 июля 1884 г.), старости и неспособности к труду (закон 22 июня 1889 г.); естественным их дополнением был бы закон о страховании на случай безработицы, и Бисмарк, не раз торжественно признававший право на труд[171], понимал это; но он отложил этот закон из боязни натолкнуться на непреоборимое противодействие. Социальные законы, первую мысль о которых, быть может, подал крупный заводчик- металлург Штумм, были подготовлены тайными советниками Ломаном, Бедикером, Гампом, президентом имперской канцелярии Гофманом и особенно фон Бёттихером, который увлекся предпринятой работой, даже расширил ее рамки после падения Бисмарка, следил за тем, чтобы правила применялись в точности, и, не страшась жалоб промышленных кругов, сумел целым рядом регламентов на деле обеспечить рабочему государственную защиту в мастерской. Нетрудно вышучивать оригинальность этих законодателей, часто черпавших основные идеи своих проектов в истории старой французской монархии и в частности в регламентах Кольбера[172]; легко также отмечать недостатки этих мероприятий, часто плохо согласованных, неясных, неполных, потребовавших неоднократных переделок. Несмотря на все это, заставить капиталистическое общество пойти на такие жертвы было делом далеко не заурядным; нельзя также отрицать того, что материальные последствия этих мероприятий были благотворны и способствовали смягчению нужды среди рабочих, в то же время отнюдь не вызвав того разорения промышленности, какое пророчили некоторые представители политической экономии. Наконец, не станем забывать и того, что ответственность за многие несовершенства и пробелы, которые не без основания ставят в упрек социальным законам канцлера, падает не на Бисмарка, а на рейхстаг, который из трусости и эгоизма отступал перед слишком радикальными его предложениями — в последовательном ряде сессий.
Упорство, с которым даже наиболее послушное парламентское большинство защищало свои позиции, и та неохота, с которой оно шло на частичные уступки, окончательно убедили социал-демократов, что с их стороны было бы безумием ожидать от капиталистического общества серьезного улучшения участи рабочих. Того, кто так жестоко бичевал их одной рукой и гладил другой, они считали просто ловким тактиком, который с целью упрочить власть консерваторов пытался подкупить рабочих, уделяя им скудную долю из протекционистской добычи. Полагать, что они отказались от сделки потому, что предложенная им плата была слишком ничтожна, значило бы неверно их понять и недооценить их значение. В социал- демократической программе была доля идеализма, к которому Бисмарк относился с таким презрением: они добивались не одного лишь материального освобождения рабочего, а политического и морального раскрепощения народа. На все заигрывания они давали один ответ: поп possumus[173]. Результаты кампании, веденной с таким напряжением с 1878 по 1890 год, были совершенно противоположны тому, чего ожидал Бисмарк. Избавившись от массы посредственных своих последователей, социалисты, подобно первым христианам, сплотились и усвоили более высокое представление о своей роли: мысль о той миссии, какую они выполняли, и выпадавшие на их долю страдания поднимали их над обычным уровнем политических партий. Их собрания были воспрещены; в Бреславле и Гамбурге (1880), в Лейпциге (1881), во Франкфурте (1886), в Штеттине (1887) объявлено было осадное положение; главные вожди их — Либкнехт, Бебель, Фольмар — сидели в тюрьме. Тогда социал- демократы стали устраивать съезды за границей — в Идене (1880), Копенгагене (1883) и Сен-Галлене (1887); их газета Социал-демократ (Der Sozial-Demokrat), выходившая в Мюнхене, несмотря на строгий полицейский надзор, пользовалась влиянием. Они все более и более удалялись от традиций Лассаля. В Эрфуртской программе, в 1891 году заменившей Готскую, уже нет более речи о кооперативных товариществах, основываемых при поддержке государства; нет больше упоминаний о желез-' ном законе заработной платы, в свое время являвшемся ценным средством пропаганды. С этого времени программа Маркса принимается без оговорок, интернационализм берет верх и до известной степени осуществляется во всемирных рабочих конгрессах и в рабочем празднике 1 Мая. Никогда социал-демократия не была исполнена такой пламенной энергии и никогда она не относилась к империи с такой враждой, как в момент ухода Бисмарка.
Эта армия, сплачивающаяся вокруг, непримиримых вождей, росла с угрожающей быстротой. Каждые выборы отмечали собой успех революционной партии: в начале преследования, когда растерянность и испуг еще не были преодолены, партия собирает всего 310 000 голосов (1881) [174]; в 1884 году она привлекает их уже 550 000, в 1887 году — 750 000[175], в 1890 году число их переходит за 1 400 000, а в 1898 году достигает почти 1 800 000. Успехи эти облегчаются, а отчасти и объясняются проникновением социалистической идеи за пределы рабочего класса. Произведения Бебеля, Евгения Рихтера[176] и Шеффле, чья Сущность социализма имела огромный успех, с жадностью читались всеми классами. Так называемые штекер-социалисты, более или менее последовательные ученики Родбертуса и Марло, завладели университетами; вокруг Шмоллера, Брентано и Кнаппа создаются семинарии по разработке социальных вопросов, и монографии, вышедшие из этих семинарий и безусловно занимающие видное место среди наиболее выдающихся произведений новейшей историографии, способствуют распространению интереса и склонности к изучению социальных вопросов в самых различных классах общества. Поток, влекущий молодое поколение к социализму, пастолько мощен, что консерваторы, бессильные бороться с ним, ищут средства использовать его в своих видах: антисемитизм пастора Штёккера является карикатурой на социализм; такие мошенники, как Гаммерштейн, одно время заведывавший Крестовой газетой, пытаются
