какой-то степени ее соперница. Если, конечно, жена Эдика вообще с кем-нибудь соперничает. Встречаются такие дамы – отпускают мужика погулять, как командир солдата в увольнение.
Но чтоб в срок вернулся! И дальше честно служил Родине.
– Я отправила эсэмэску…
– Какую?! – орал Эдик, нарушая конфиденциальность предприятия, поскольку в соседней комнате находились две женщины, что-то там делающие и периодически выходящие на улицу покурить. Курили они молча, поддерживая левой рукой локоть правой и глядя как-то задумчиво-обреченно. А напротив – трудился мужик, который даже в туалет ходил оглядываясь.
– Какую эсэмэску? – спросил и Икс Игрекович. – Вы не волнуйтесь, нам просто интересно?
– Чтобы он не ездил, что его обманут…
– Это ничего, – понял Икс Игрекович. – Он подумал, что его кинут на деньги, а братва поехала поддержать, это ничего… – взял чашку остывшего кофе. – Тут яду, надеюсь, нет?
– Ну вот еще! – зарделась Настя.
– Что теперь с тобой делать? – спросил ее Эдик.
– Убить, – сказал я.
Икс Игрекович неодобрительно покосился, а Эдик не унимался – его прям корежило всего.
– Ну, скажи, зачем ты ему послала эсэмэску? Он что – твой друг-приятель? А может – жених? Ты хочешь выйти за него замуж и вылететь отсюда ко всем чертям?! Ты головой-то своей, башкой-то своей пустой, подумала, прежде чем брать в руку мобильник, который я тебе купил?! Ты хоть на секунду представила, как это могло отразиться на мне?!
Было видно, что он более ревнует, нежели печется о деле.
– Оставь ее, – сказал Икс Игрекович, видимо, ранее знавший об их связи. – Пусть идет работает.
– Ну, все-таки объясни, – не мог успокоиться Эдик, – он что тебе: руку, сердце предлагал, что ты такую смелость проявила?
– Ну просто он такой… – объяснила Настя, – всегда вообще… И одевается тоже. Ему идет белый цвет…
– Дура! – определил Эдик. – Дура, иди на место, я потом…
– Он потом вас убьет, – добавил я. – Сейчас у него нет времени.
Настя ушла в полной уверенности, что она права, а мы – жалкие завистники. Минуты три молчали. Эдик остывал и никак не мог остыть – дергал головой, саркастически хмыкал. Режиссер кручинился о чем-то своем, бездумно поднимал чашку с остывшим кофе и ставил обратно.
– А может быть, не она, а кто-то другой? Кто посильнее нас, отводит от этого шустряка все каверзы? – предположил я. – Есть такие люди, вроде дурак дураком, а брось в него кирпич – пролетит мимо, да еще угодит хорошему человеку по носу.
– Бывает, – согласился Икс Игрекович. – Я, судя по всему, из тех, кому по носу…
Эдик смотрел глазами сенбернара – большими красными и печальными.
– Икс Игрекович, а давайте бросим все и сделаем спектакль! – предложил я. – Я напишу пьесу, вы поставите.
– А вот этого не надо, мы еще здесь с этим Д. не закончили! – встрепенулся Эдуард.
– Хороший может получится спектакль, – продолжал я. – Название сделаем в классическом стиле: Евгений Онегин, Анна Каренина, Егор Булычев… а мы назовем: Эдуард Наумович!
– Ну, понесло… – махнул рукой Эдик.
– Идея сама по себе не плоха, – одобрил режиссер, – только кто ж пойдет смотреть? Спектакль – продукт, и производитель продукта должен ориентироваться на покупателя, а те, у кого нынче деньги, то есть – потенциальные покупатели, вряд ли заинтересуются жизнеописанием Эдуарда Наумовича.
– Ну, это смотря как подать! – возразил я. – Представьте, открывается занавес, а там Эдик и…
– Ну, хватит вам! – напыжился хозяин кабинетика. – Давайте по делу!
По делу… Что бы я ни делал – ничего сразу не получалось! В «Советском писателе» отдали рукопись книги на рецензию Мануилу Семенову – главному редактору «Крокодила», – он отверг, вдоволь потоптавшись на рассказе, ранее напечатанном в… «Крокодиле». Стал лауреатом Всесоюзного конкурса – включили в тематический план издательства «Искусство» – три года ждать. И тоже: мало двух рецензий – на третью отдали! И при мне же входит в кабинет человечек, приносит рукопись, и ему, льстиво улыбаясь, выискивают в графике, что к стене пришпилен, местечко, лазеечку, где ему удобнее вклиниться. Потому что он – родственник литературного начальника.
Кому-то все на тарелочке с голубой каемочкой, а тут – всю жизнь с алюминиевой миской, да в длинной очереди!
– Ну, так что будем делать? – подал голос Икс Игрекович.
– Все ждут новую книгу Пауло Коэльо, – сказал я. – Будем и мы ждать.
– Какую Поэлью? – не понял Эдик.
– На Большой Бронной реклама, у литинститута: «Все ждут новую книгу Пауло Коэльо», значит, и мы должны ждать.
– Ну, о чем ты думаешь, Вить?
– Наумыч, я думаю: если есть Большая Бронная и Малая, почему нету Средней?
Помолчали. Эдик укоризненно, Икс Игрекович – устало, я – прислушиваясь. За дверью Настя щебетала по телефону, уча кого-то жизни: «Ну, разве так можно?! – говорила она. – Ты должна себя поставить! Сейчас иначе нельзя!»
– Ну, так что будем делать? – повторил Икс Игрекович.
– Предлагаю пожать руки и – разбежаться. И видеть впоследствии друг друга только по телевизору.
– Тебя-то мы увидим в юмористических передачах, – сказал Эдик, – а ты нас?
– В криминальных, в криминальных… вы ведь не откажетесь! Вы, я вижу, решили торить дорожку прямиком на кладбище! Вероятно, вас манит небытие. Влекет тайна: есть ли жизнь после смерти! Вы же!..
– Ну, подожди! Ну, не надо этого черного юмора! – поморщился Эдик. – Если разобраться – ничего же не произошло: мы решили пошутить, у нас не получилось… в силу ряда причин, не зависящих от нас…
Мы переглянулись с Икс Игрековичем и, как уже было, рассмеялись.
– Ну, частично зависящих от… Ну, в общем, понятно. Поэтому надо пошутить еще раз и довести дело до конца.
– И конец наш близок, – пообещал я. – Я знаю этих: они сначала стреляют, потом – спрашивают фамилию. Конечно, когда они меня убьют, они потом будут сожалеть. И даже выпьют за помин души, но что я буду делать в загробном мире, если я в этом еще не все сделал?! Для чего предназначен судьбой и… все это из-за какого-то мудака!
– Не из-за какого-то, – поправил Икс Игрекович, – а из-за денежного обеспечения своего прозябания… то бишь, существования.
Он произнес это грустно, будто прощался с жизнью, последний раз видел Эдика, телефон…
На нашей улочке, в доме напротив, поселилась «Инженерная служба», и теперь там по утрам собираются пожилые люди в ходатайстве льгот. Чистенькие, аккуратные, зимой в пыжиковых шапках, в дорогих, но уже не модных пальто… Я представил Икс Игрековича среди них – не представилось. «Как же ему жить? – подумал. – На что? Жена-то у него тоже, поди, немолодая… А ведь он обречен, – понял я. – Банк не ограбит, с протянутой рукой на паперти не встанет. И даже льготы коммунальные не оформит, хотя жена, возможно, и зудит по вечерам, долбит в темечко, в пример приводя подруг и соседей, собравших нужные справки, а он…
Эдику тоже деньги нужны – дочь у него на выданье… во ВГИКе учится на коммерческой основе, не знаний ищет – жениха. Да и подружка с поводка вот-вот сорвется. Вон как под редкой седенькой бородкой щечки у него покраснели от волнения…»
– Ну, хорошо – последний раз, – сказал я. Сообщники оживились. Эдик – ему что бы ни говорили, лишь бы по его было. Перетерпит любой умный разговор. Наверное, пожалел уже, что об увеличении гонорара ляпнул. Только что уговаривал, а сейчас, видно по взгляду, глядящему внутрь души и там пересчитывающему деньги, сожалеет. Эх, народ! Богатыри – не вы!
