— Такое дело, госпожа. Не могу я взять ваши деньги, — не сдавалась миссис Инчбэр. — И пустить не могу. Номерок-то последний. Гостиница Крейг-Ферни — семейное заведение, и никто из-за вас не хочет потерять доброе имя. Вы, госпожа, молоды и красивы. Вам не пристало путешествовать одной.
Кануло то время, когда Анна нашлась бы, что ответить хозяйке.
— Я уже сказала вам, — сдержав себя, продолжала Анна. — Я с минуты на минуту жду своего мужа.
Тяжело вздохнув, Анна повторила заученную историю и упала в изнеможении в ближайшее кресло — ноги больше не держали ее.
Миссис Инчбэр взглянула на нее с точно отмеренной дозой сострадания, с какой она смотрела бы на бродячую собаку, свалившуюся без сил у ее порога.
— Ладно, допустим. Посидите пока, денег за это мы не берем. Дожидайтесь своего муженька. Ему я комнаты сдам, а вам, миссис, нет. За сим до свидания.
Объявив свою королевскую волю, ее величество хозяйка гостиницы удалилась.
Анна ничего не ответила. И, оставшись одна, дала волю чувствам. В ее положении подозрение было вдвойне оскорбительно; горячие слезы брызнули из ее глаз; сердце разрывалось от стыда и запоздалого раскаяния.
Слуха ее вдруг коснулся слабый шорох. Анна подняла взгляд и увидела в углу старичка, как видно слугу, вытиравшего пыль с мебели. Это он открыл ей дверь и провел в номер. Наверное, он и не отлучался из комнаты. Но держал себя так тихо, что она его заметила только сейчас.
Это был древний старик, лысый, на скрюченных подагрой ногах, один глаз у него не видел из-за бельма, зато другой лукаво поблескивал; нос его мог поспорить багровостью и размерами с любым выдающимся носом в этой части Шотландии. Но его плутоватая улыбка неожиданно обнаруживала житейскую умудренность, приобретаемую с годами. В столкновении с этим жестоким миром у него выработался характер, являющий собой счастливое соединение двух крайностей: угодливости и независимости, бывших, в сущности, двумя сторонами одной медали, — такой тип, пожалуй, нигде, кроме Шотландии, и не встретишь. Чудовищное природное бесстыдство, которое скорее забавляло, чем могло оскорбить; бесконечное лукавство, выступающее под двойной маской чудачества и пристрастия к прибауткам, — вот из чего складывался характер гостиничного слуги, сыгравшего не последнюю роль в этой истории. Сколько бы ни влил он в себя виски, он никогда не бывал пьян; сколько бы ни надрывался гостиничный колокольчик, движения его не становились проворнее. Таков был мистер Бишопригс, правая рука миссис Инчбэр, личность, известная всей округе.
— Что вы здесь делаете? — резко спросила Анна.
Мистер Бишопригс повернулся на своих подагрических ногах, помахал пыльной тряпкой и посмотрел на Анну, ласково, по-отечески улыбнувшись.
— А? Вытираю пыль, чистоту навожу для вас.
— Для меня? Вы разве не слыхали, что сказала хозяйка?
Мистер Бишопригс с заговорщическим видом приблизился к Анне и ткнул нетвердым пальцем в кошелек, который она все еще держала в руке.
— Чего ты слушаешь хозяйку! — высказался старший слуга гостиницы Крейг-Ферни. — Вот кого надо слушать, доченька, — твой кошелек. Да сунь ты его скорее в карман, — мистер Бишопригс взмахнул тряпкой, борясь с соблазном. — Пока мир стоит, — это я хоть кому скажу, — с шиллингом в кармане сам черт хорош да пригож.
Терпение Анны, столько выстоявшей, на этот раз лопнуло.
— По какому праву вы так грубо разговориваете со мной! — гневно воскликнула она, поднимаясь с места.
Мистер Бишопригс, сунув тряпку под мышку, принялся успокаивать Анну, заявив, что он хоть и разделяет мнение хозяйки касательно положения гостьи, но не разделяет строгости ее принципов.
— Во всем свете, хе-хе, не сыщешь живой души, более терпимой к человеческим слабостям, чем я, доченька. И вовсе я не груб. Мне уж столько годов, что я тебе в отцы гожусь. И согласен быть тебе заместо отца, коли такая нужда есть. Закажи-ка ты лучше обед. Есть муженек, нет ли, желудок — он свое просит. Что нести-то — рыбу, птицу, а может, холодец из бараньей головы? Скоро будет готов.
Отделаться от него можно было только одним способом.
— Закажите на свое усмотрение, — велела Анна. — И оставьте меня одну.
Первая фраза была встречена с одобрением. Вторую — мистер Бишопригс как бы не слышал.
— Ай! Ай! Доченька, поверь мне свои маленькие горести — очень разумно поступишь. Понадобится тебе совет честного благородного человека, отнесись к мистеру Бишопригсу, то есть, значит, ко мне. Да сядь ты, сядь. И не трогай кресла. Хе-хе! Муженек твой придет, посидеть захочет, — закончив тираду этим утешительным заверением, мистер Бишопригс подмигнул зрячим глазом и поковылял вон из комнаты.
Анна взглянула на часы — Джеффри должен был появиться с минуты на минуту, если он покинул Уиндигейтс, как было условлено. Еще немного терпения, подозрения хозяйки рассеются и ее мукам настанет конец.
Неужели нельзя было назначить встречу где-нибудь в другом месте, а не в этой чудовищной гостинице, населенной этими чудовищными персонажами?
Нельзя. Здесь, в Шотландии, за пределами Уиндигейтса, у нее нет ни одного друга, у кого искать помощи, так что приютить ее могла только эта гостиница. Благодарение богу, Крейг-Ферни — уединенное место, вряд ли кто из приятельниц леди Ланди заглянет сюда. Риск, конечно, есть, но ввиду вожделенной цели оправдан. Будущее ее зависит от Джеффри — он должен смыть с ее чести позорное пятно. Разумеется, с ним у нее будущего нет, ее будущее в этом смысле погибло. Отныне и навсегда жизнь ее связана с Бланш — только об этом она и может мечтать.
Все мрачнее становилось у нее на душе. На глаза опять набежали слезы. Плакать нельзя — Джеффри рассердится, увидев ее в слезах. Чтобы хоть чем-то развлечься, Анна стала разглядывать комнату.
Разглядывать было особенно нечего. Если не считать, что дом был добротно сложен из крепких каменных глыб, во всем остальном Крейг-Ферни ничем не отличалась от других второразрядных английских гостиниц. В гостиной стоял черный кожаный диван, задуманный для того, чтобы соскальзывать с него, а не покоиться в объятиях сна. Были здесь также натертые до блеска стулья с подлокотниками — утонченные орудия пытки для спин британских путешественников. От обоев, как и везде, ломило глаза и делалось головокружение. На стенах висели гравюры, которые никогда не прискучат человечеству. На самом почетном месте — портрет королевы, на чуть менее почетном — второй величайший из смертных, герцог Веллингтон[5]. Затем — третий величайший, член парламента от этих мест. И в самом темном углу — сцена охоты. Дверь, напротив входной, вела в спальную комнату; боковое окно выходило на просторную площадку перед домом; дом стоял на взгорье, и сверху было хорошо видно все обширное пустое пространство вересковой пустоши.
Оглядев комнату, Анна с тоской посмотрела в окна. За последние полчаса погода заметно ухудшилась. Облака сгустились, потемнели и заволокли солнце; на землю опустились унылые, серые сумерки. Не узрев ничего радостного, Анна отвернулась от окна, безуспешно попыталась прилечь на покатый диван, как вдруг из сеней донеслись чьи-то шаги и голоса. Анна прислушалась.
Нет ли среди них голоса Джеффри? Голоса Джеффри не было.
Хозяйка не сдала ей комнаты. Вдруг это она ведет сюда приезжих показать номер. Знать бы, кто они! Страх и отчаяние подстегнули ее. Анна встала с дивана, бросилась в спальню и заперлась.
Дверь из сеней отворилась, и в гостиную, провожаемый мистером Бишопригсом, вошел Арнольд Бринкуорт.
— Здесь никого нет! — воскликнул Арнольд, оглядываясь. — Где же она?
Мистер Бишопригс указал на дверь спальни.
— Эге! А ваша милая женушка уже в спальне!
Арнольд вздрогнул. Когда они с Джеффри все это обсуждали в беседке, ему мнилось, что он без труда выдаст себя за мужа Анны. На деле обманывать оказалось не так-то легко. Слуга назвал мисс Сильвестр его женушкой и ждет — что может быть естественней и приличней, — что муж «милой женушки» сам постучит в спальню и объявит о своем приходе. Совершенно потерявшись, Арнольд не нашел ничего
