– Ты можешь заработать миллион долларов, рассказав честно как все было. Ты и твоя семья будете жить в роскоши всю оставшуюся жизнь. Ты станешь знаменитым.
– Я готов согласиться с обвинением в похищении, – сказал Уэндел, – но с обвинением в убийстве никогда.
Паркер положил руку на плечо Уэндела:
– Пол, я знаю, что пришлось тебе пережить. Я постараюсь защитить твою семью, сделаю все, что в моих силах, воспользуюсь помощью своих влиятельных друзей и знакомых, чтобы твои жена, сын и дочь не были привлечены... хотя они и были участниками преступного сговора.
– Они были участниками? Почему?
– Потому что помогали тебе ухаживать за ребенком.
– Мне нужны книги по правовым вопросам. Я многое позабыл.
– Хорошо, Пол. Мы принесем тебе их. Но, ты знаешь, у нас остается мало времени. Ты же не хочешь.
чтобы смерть этого парня, Хауптмана, была на твоей совести, правда?
Уэндел внимательно смотрел на меня своими неподвижными печальными, глазами.
– Как вас зовут? – спросил он меня.
– Это не имеет значения, – сказал я.
Его глаза расширились, потом сузились.
– Вы из Чикаго.
Заметил акцент.
Он повернулся к Паркеру и взволнованным голосом сказал:
– Он из Чикаго!
Я подошел ближе к нему.
– Даже если я из Чикаго, почему вы так разволновались, мистер Уэндел? Аля Капоне больше нет в Чикаго.
Уэндел поднял раскрытую ладонь, словно хотел благословить меня или заставить замолчать.
– Пусть он уйдет, Эллис!
– Разумеется, Фрэнк Нитти еще там, – сказал я. – И Поль Рикка тоже.
– Пусть он уйдет!
Паркер, которого такой поворот событий привел в смущение, встал и вышел со мной из комнаты.
Уэндел даже не встал с кушетки.
Когда мы оказались под открытым небом, Паркер сказал:
– Вы его разозлили. Эти имена напугали его. Нитти человек Капоне, не так ли?
– Вы правы, Эллис. Сейчас мы поедем обратно. Садитесь в машину.
– Кто вы такой, черт побери, чтобы мне приказывать?
– Садитесь в машину, я вам говорю. – Он повернулся и быстрым шагом пошел к машине, бормоча что-то себе под нос. – И запомните: меня здесь не было.
– Простите?
– Вы меня сегодня не видели, Эллис, понятно?
– Конечно, Нейт, – разумеется, он ничего не понял, кроме того, что я настроен серьезно.
В машине, прежде чем завести мотор, я повернулся к Паркеру:
– На этот раз вы просчитались, Эллис. Здорово просчитались.
– Я просчитался? Пол Уэндел вот-вот сознается, и я докажу всем, что был прав.
– Ни черта вы не докажете. Вы что, забыли, кто имел отношение к делу Линдберга? Вы зашли слишком далеко. Вы похитили этого сукиного сына, вы перевезли его через границу штата. Это же дело федеральной юрисдикции, вы, провинциальный ублюдок!
– Я ничего такого не совершал.
– Ваши дружки совершали. Ваши помощники. Обидно то, что этот ваш псих действительно мог принимать участие в этом преступлении. Но теперь вы это никогда не докажете.
– Я докажу.
– Эллис, я не стану сообщать губернатору Хоффману обо всем этом. Я заходил в ваш офис, но Уэндела не видел. Вы даже не говорили мне, что он у вас «спрятан».
– Зачем вам это, черт возьми?
– Я не хочу иметь к этому никакого отношения. Если Хоффман желает участвовать в вашей безумной игре, пусть участвует. У меня нет никакого желания стать вашим сообщником или соучастником преступного сговора. Если вы хоть раз упомянете мое имя, то я сделаю себе карьеру, давая против вас показания. Будьте вы все прокляты! Я сыт по горло вашим нью-джерсийским правосудием. Вы и Шварцкопф, и Уиленз, и все остальные... чтоб вы сквозь землю провалились с вашими пытками, похищениями и фальсификациями...
Он со злостью уставился на меня – так на меня еще никто не смотрел, – и я ответил ему тем же.
– Тогда вам здесь делать нечего. Возвращайтесь в свой Чикаго, маменькин сынок.
– Это неплохая мысль, – сказал я. – Там мы по крайней мере не идем дальше резиновых шлангов. Выходите.
Мы остановились возле здания суда в Маунт Холли, на исторические памятники которого мне теперь не хотелось смотреть.
Он вылез из машины, потом наклонился, посмотрел на меня и сказал:
– Скоро вы запоете другую песенку. Своим внукам вы будете рассказывать, что знали Эллиса Паркера.
– Возможно, и буду, – согласился я. – И вы, возможно, были чертовски хорошим детективом, пока вам не взбрела в голову эта сумасшедшая идея. А теперь, если вы не такой пронырливый, каким я вас считаю, то вы, старик, скорее всего закончите свои дни в тюрьме.
Я уехал, а он продолжал стоять, обдумывая мои слова.
Глава 37
Для такого имения, как Френдшип, этот рабочий кабинет был почти уютным: много книг, камин, гравюры и картины, изображающие скаковых лошадей. Темная мужская комната, в которую мало кто заходил – если заходил вообще – после того, как муж Эвелин переехал отсюда. Я сидел за столом красного дерева размером с «пакард» и звонил по телефону. Звонок был междугородный, но я надеялся, что Эвелин может позволить его себе.
Разумеется, я не сразу дозвонился до Фрэнка Нитти. Номер на клочке бумаги, что лежал в моем бумажнике, вывел меня на Луиса Кампана, инфорсера Капоне с холодным взглядом и восковым лицом, который после заключения Капоне в тюрьму стал правой рукой Нитти. Но сначала трубку взял кто-то третий, давший мне другой номер, по которому я дозвонился до Кампана, тот заставил назвать меня свой на тот момент номер телефона, и в конце концов минут через пять мне позвонил Нитти.
– Ну и что вы обнаружили, Нейт?
– Немного, – сказал я, чувствуя себя неловко. Я всегда чувствовал себя неловко, когда разговаривал с Нитти. – Просто решил с вами посоветоваться.
– Я вас знаю, Нейт. Вы так просто не позвонили бы.
– Знаете, Фрэнк, – сказал я, хотя мне было нелегко называть его по имени, – я тут походил, поспрашивал, пообщался с людьми, и мне стало совершенно ясно, что этот Хауптман просто козел отпущения. Во-первых, фамилия адвоката, которого люди Херста предоставили ему, Рейли, и он...
– Да-да, Бруклинский Бык, верный адвокат Фрэнки Йейла. Рейли – камера смертников'. Это я знаю.
– Но вам не кажется, что это не случайно? Кроме того, свои услуги Хауптману предложил также ни кто иной как старый адвокат Капоне по имени Сэм Лейбовиц; видимо, по его мнению, честно представлять клиента можно только заявив на весь мир, что он виновен...
– Да, конечно. Все это мне известно. Нейт, скажите мне что-нибудь такое, чего я не знаю.
Хорошенькое начало: Нитти уже раздражился на меня.
– Значит так, – сказал я, – покойный Изидор Фиш был, очевидно, мелким жуликом – занимался контрабандой пушнины, а возможно, и ввозил в страну наркотики для Лусиано. Он же действовал в Восточном Гарлеме, а это, как известно, территория, контролируемая Лусиано. Возможно также, что он был
