— А вот: мы будем ходить сюда ночью раз в неделю, и уносить по восьми кур. Семь — нам, а восьмую будешь получать ты, только не лай и не буди хозяина.
— Мелампо так всегда делал? — спросил Пиноккио.
— Ну да, и мы все были довольны. Теперь ложись спать и будь покоен, уходя, мы тебе оставим к завтрему совсем ощипанную курочку. Значит понял?
— Понял! Ладно. Идите, воруйте!
Когда четыре хорька, уверенные в полной безопасности, прошмыгнули один за другим в курятник, вдруг дверь за ними неожиданно захлопнулась, — это было дело Пиноккио. По близости лежал камень. Он подкатил его к двери, чтобы хорьки не вылезли, и начал лаять, и визжать, что есть духу.
Хозяин немедленно высунулся из окна:
— Что случилось?
— Воры!
— Где?
— В курятнике.
— Сейчас, бегу!
Не прошло и минуты, — хозяин вбежал в курятник, переловил хорьков, посадил в мешок и стал от радости, что, наконец-то, поймал лютых воров, прыгать и колотить себя сзади пятками. Затем он погладил Пиноккио по голове, похвалил за хорошую службу и спросил, кто он такой. Пиноккио рассказал ему о своих несчастьях. Хозяин даже прослезился, снял с него ошейник и сказал:
— Иди с богом!
Пиноккио оплакивает смерть девочки с голубыми волосами
Пиноккио бросился бежать со всех ног и бежал без передышки, покуда не показалась дорога, ведущая в лес Волшебницы. Вот и лесок, где встретился он с Лисой и Котом! Вон над деревьями верхушка огромного дуба, где его повесили… Но отчего же не видать на прежнем месте домика девочки с голубыми волосами?
Сердечко у Пиноккио заныло предчувствием беды. Он выбежал на луг, где стоял прежде беленький дом Волшебницы.
А домика не было! Лежала только на лугу белая мраморная надгробная плита, на которой печатными буквами были написаны вот эти печальные слова:
ЗДЕСЬ ЛЕЖИТ ДЕВОЧКА С ГОЛУБЫМИ ВОЛОСАМИ.
Она умерла от горя, потому что ее разлюбил и покинул
ПИНОККИО.
Что тут почувствовал бедный Пиноккио, представьте себе уж сами!
Упав ничком на мраморную плиту, он рыдал и обливал ее слезами. Он плакал так всю ночь до утра, выплакал все слезы до последней капельки, а его рыданья только грустно повторяло эхо.
Он рыдал и говорил:
— Милая Волшебница, зачем ты умерла! Зачем вместо тебя, такой доброй и хорошей, лучше не умер я, злой и гадкий Петрушка! А где же теперь папа Карло? Я хочу жить с ним и больше никогда от него не убегу! Милая Волшебница! Если ты меня любишь, скажи, что ты жива и встань из могилы! Ведь, если придут разбойники, они опять повесят меня, и я умру? А если не придут разбойники, — все равно, кто меня приютит на ночь? Кто мне купит новую курточку? Ой! Ой! Ой!..
Он пробовал рвать волосы, рыдая, но волосы были деревянные, и даже этого утешения у него не было!
Над полем, над плитой, где плакал Пиноккио, в это время пролетал огромный белый голубь и спросил в изумлении:
— Что ты тут делаешь, мальчик?
— Не видишь разве? Плачу! — сказал Пиноккио, поднимая голову и вытирая слезы.
Голубь спросил:
— Не знаешь ли ты случайно одного мальчишки, по имени Пиноккио?
— Пиноккио? Так ведь это я, — это я сам!
Голубь сейчас же опустился на землю. Был он огромный, величиной с индюка.
— Ты знаешь может быть и Карло? — спросил Пиноккио.
— Я его видел три дня тому назад на морском берегу, — ответил голубь.
— Что он там делал?
— Мастерил маленькую лодочку, собирался переплыть море. Бедняга, уже четыре месяца разыскивает тебя повсюду, и, наконец, вбил себе в голову, что разыщет тебя непременно за морем.
— А далеко отсюда морской берег?
— Да, с тысячу верст будет!
Пиноккио от отчаяния ткнулся носом в землю, завязил нос по самые щеки. Голубь сказал:
— Хочешь, я отнесу тебя туда? Садись на меня верхом! Не боишься?
Вне себя от счастья, Пиноккио уселся на Голубя верхом. Голубь взвился одним взмахом под облака. Пиноккио взглянул вниз, да так и обмер от ужаса, и изо всех сил вцепился обеими руками в шею доброго Голубя.
Летели они целый день. К вечеру Голубь сказал:
— Я пить хочу!
— А я есть хочу!
— Тогда остановимся ненадолго в этой голубятне. В голубятне немножко воды и немножко конопляных зернышек.
Пиноккио никогда в жизни еще не пробовал птичьего корма, но в этот вечер конопляные зернышки показались ему самым вкусным кушаньем на свете.
Поели, отдохнули и снова пустились в путь. А на рассвете были уже на море. Голубь опустил на землю Пиноккио и, не желая слушать никаких благодарностей, взмахнул крыльями и улетел.
На берегу шумела толпа. Все кричали, протягивая руки к морю.
— Что случилось? — спросил Пиноккио у какой то старушки.
— А вот что — один бедный старик поехал на маленькой лодочке отыскивать пропавшего сына. А видишь, какие волны! Лодочка того и гляди потонет. Вон она! Как скорлупка качается!
Пиноккио долго глядел туда, куда показывала пальцем ему старушка, и вдруг закричал:
— Да ведь это папа Карло!..
Лодочка то исчезала в волнах, то взлетала на кипящие гребни… Пиноккио вскочил на камень, кричал, махал шапочкой, — и, кажется, Карло, несмотря на расстояние, узнал его и тоже махал ему шапкой и делал отчаянные знаки, точно желая сказать: — ты видишь, меня несут волны, я не могу вернуться — прощай!
Огромная волна с бешенством налетела на лодочку, лодочка нырнула вглубь и больше не показывалась.
— Бедняга! Вот бедняга! — говорили рыбаки.
И, сняв шапки, стали читать заупокойную молитву.
Но вдруг раздался отчаянный вопль:
— Я должен спасти папу Карло! — И какой-то мальчик бросился в море.
Пиноккио был деревянный. Он отлично плыл и нырял, как рыба. Над водой показывалась то рука, то
