И этот крик.
Дорон превозмог себя, несколькими прыжками взлетел на вершину.
Перед ним была серая стена Скалы Смертников, под ней Камень Трех Птиц. В могучем, вросшем в землю, изрезанном дождями и ветрами камне мудрецы увидели трех священных птиц Даборы, с раскинутыми крыльями взмывающих к небу.
Под Камнем бились люди.
Мужчину, опирающегося спиной о Камень, окружали четверо. В руках они сжимали то ли ножи, то ли кастеты — с такого расстояния трудно было разобрать.
Дорон чувствовал боль. Боль Ольгомара.
Он крикнул и бегом помчался вниз по тропинке, зная уже, что не успеет.
Ольгомар рубанул по груди одного, но не смог сдержать остальных. Они схватили его, хотели прижать к земле, повалить. Ольгомар рванулся, одного оттолкнул, на мгновение отскочил от преследователей, но его схватили и снова стянули вниз.
Дорон был слишком далеко, чтобы слышать — и все-таки слышал. Мягкий удар тела о траву, крики нападающих, стон брата. А потом ужасающий спазм сердца, болезненный спазм, разрывающий легкие и сухожилия, жар лопающихся глаз, спазм, выгибающий тело в дугу.
Ольгомар был мертв.
Дорон продолжал бежать. Он бежал и кричал. Отшвырнул приготовленную для брата суму, стащил со спины кароггу.
Бросился на людей.
Они услышали его боевой клич. Несколько мгновений стояли в нерешительности, что-то говорили, наконец один указал пальцем на Дорона. Тогда они кинулись бежать. Лист был слишком далеко, чтобы гнаться за ними. Он замедлил бег, спускался сверху медленно, тяжело дыша, все еще сжимая рукоять карогги.
Его убили! Убили!
Да будут прокляты их головы и головы их детей, да будут прокляты лона матерей, породившие их, прокляты их собаки и тот, кто отдал им такой приказ. Они подняли руку на Листа, и руки эти будут у них отрублены. Они видели его смерть, значит, у них будут вырваны глаза. Они что-то кричали ему, значит, он вырвет им языки! Проклятые!
Уже спускаясь с горы к тому месту, к той земле, по которой стекла кровь Ольгомара, он знал, что должен отомстить. Вражда. Кровь за кровь. Жизнь за жизнь. А чтобы окупить смерть Листа, понадобится много жизней. Много.
Двадцать лет он не вступал в борьбу с человеком. Утратил уже юношескую живость, быстроту и силу. Но держалась в нем мощь Гая, велевшая забыть про данную бану клятву, ибо верность Деревьям во сто крат важнее.
Он подошел к телу Ольгомара. Брат лежал, широко раскрыв глаза, волосы слиплись от крови, курточка разодрана и влажна, кровавые рубцы пересекли грудь и живот.
Какое значение имеют клятва и чистота, какое имеют значение слова ворожбы, гнев Пенге Афры? Теряет значение все!
Только кровь. Кровь за кровь.
Дорон наклонился над вторым телом. Несколько секунд глядел на застывшее лицо умершего, потом начал обыскивать его одежду. Не нашел ничего, никакого знака, амулета, записки, даже оружия; по- видимому, сбежавшие убийцы его забрали. Ничего, что могло бы сказать, кем были нападавшие. Но кем они могли быть? Наверняка не обычными разбойниками, каких множество скрывается в лесах. Слишком уж хорошо они подготовились к нападению. Но кто мог желать смерти избранника Священного Гая? Кто?
Палица лежала в трех шагах от тела брата. Дорон наклонился, протянул руку.
Листик с Ольгомаровой карогги ссохся, свернулся, легонько задрожал и оторвался от палицы. Пальцы Дорона нащупали внутри него твердость, какую-то узловатость. Он осторожно развернул лист — так, чтобы не искрошить его. Странно. Он знал все деревья, отличал их листья, семена, побеги. Он мог понять имя дерева, прикасаясь к коре, вслушиваясь в пение тронутых ветром ветвей, вдыхая воздух, напоенный ароматом листвы. Мог бы назвать и описать все деревья, даже те, которые росли в дальних краях. Но это семечко было чужим.
Он снова наклонился над кароггой Ольгомара. Неожиданно кожу опалила волна жара. Палица обратилась в прах. Даже он, Лист, не мог взять в руки кароггу, принадлежащую другому Листу.
Семечко он положил в висящий на шее мешочек. Когда вставал, услышал долетевший из-за спины шорох кустов. Одним движением схватился за оружие.
— Не-е-ет!
Он кричал громко, его вой разорвал сон леса, расшевелил спящие деревья, поднял с мест ночных зверей.
— Взять его! — бросил Острый, указывая на Магвера. — Замолкни!
А Магвер все никак не мог понять, как так случилось, что он, самый лучший друг, оказался преступником. Все молча стояли, ошарашенные услышанным.
Магвер отскочил назад, выхватил из-за пояса кинжал.
— Острый. — В голосе паренька было больше просьбы, чем приказа, больше покорности, чем ярости, он говорил быстро, при этом тяжело дыша. — Ты ошибся, Острый! Что ты говоришь? Ведь… Как я?.. Острый, я его даже не знал, чего ради это пришло тебе в голову? Острый, почему ты так сказал?
Три его товарища уже пришли в себя, схватились за ножи, понемногу приближались к Магверу.
Он осторожно пятился, нащупывая ступнями землю.
— Вы что?! Ведь вы, о Земля, знаете меня. Вагран, брат, ты знаешь меня, и ты, Позм…
— Взять его! — вновь крикнул Острый.
Они прыгнули, но Магвер не стал ждать. Развернулся и помчался в лес, вперед… Стволы деревьев выскакивали из тьмы, трава цеплялась за штаны, ветки хлестали по лицу.
— Здесь он! Здесь! — крикнул Позм.
Магвер свернул вправо. Оскользнулся на склоне, ударился о камень, зашипел от боли.
— Я вижу его! — Теперь кричал Вагран.
«Земля, Земля, чего они хотят? Я же ничего не сделал. Земля, почему Острый, откуда эти слова, зачем? Земля, почему они так говорят, я не предатель, я же не предатель!»
Он метнулся к кустам, покрывающим дно яра. Заполз в них, сжался, обхватил колени руками.
«Земля, не позволь им, ведь я ничего плохого не сделал, я служил верой и правдой, ничего не сделал, так почему, почему?!»
Хруст ломаемых башмаками прутиков. Кто-то идет. Он все ближе, ближе. Если он увидит Магвера, то кликнет остальных, а они наверняка недалеко, совсем рядом, рядом…
«Тише, это должно произойти без шума».
Позм, да, это он, это его шаги, и его силуэт маячит в темноте. Белизна его костяного кинжала…
Магвер сильнее стиснул пальцами рукоятку своего ножа, присел, опираясь сжатым кулаком о землю.
Позм был в двух шагах. Он шел прямо на Магвера.
Магвер вскочил. Выбросил руки вперед, толкнул Позма в грудь, ударил кулаком по лицу. Прижал к земле, левой ладонью зажал рот.
Позм смотрел на острие, приближающееся к горлу, на лицо Магвера.
— Слушай, Позм, это не я, правда, поверь мне, я не предавал никого, ведь мы были вместе столько времени, почему?.. — Магвер отпустил Позма. Встал. Принялся снова объяснять, говорил шепотом, едва слышным в шуме разбуженных человеческим волнением деревьев. — Ну скажи…
Позм медленно поднялся, глядя то на лицо Магвера, то на зажатый в его руке нож.
— Скажи…
— Здесь! — крикнул Позм, отскакивая. — Здесь он!
Магвер выпустил нож. Он уже не хотел бежать, не мог. Зачем убегать, о Земля, если слово ничего не значит, а самый близкий друг в одночасье становится врагом, зачем?
Он видел, как они подходят, смотрел на опускающуюся палицу, видел мир, который неожиданно
