В закатном солнце резные наличники ярче оттеняли белизну бревен, и зимовье светилось.
– Не жалко покидать?
– Мы же не насовсем…
– Ну, тогда самовар поставить или костер оживлять?
– Костер-то, наш-то? – усомнился Гриша.
– Соберемся и с рассветом айда… или у тебя другое мнение?
– Я как ты, давай спички.
– Спички! – Анисим с лица даже сменился.
– Что с тобой, папань?
– Побудь здесь. – Анисим стремглав бросился в зимовье.
Гриша вошел за отцом.
– Так и есть. Остались ни с чем. Как еще зимовье не спалил…
– Ты чего, папань?..
– А то. Растоплял утром печку, спички положил вот сюда, на каменку, и забыл. Накалились и вспыхнули – вот и весь сказ.
– А на столе коробок был, – пошарил Гриша по столу. – Вот он, – жиденько побрякал коробком Гриша.
Анисим схватил у него из рук коробок.
– Это не те – остаток. Тот я достал утром.
Анисим высыпал на ладонь из коробка четыре спички.
– Не густо.
– Но и не пусто, – досказал Гриша, – чего паниковать?
Анисим хотел сказать, что без огня в такую пору в тайге – верная погибель, но промолчал. И то правда, теперь-то что руками махать.
– А я разве паникую? Одной спичкой можно миллион деревьев спалить, а из одного дерева, говорят, миллион спичек выходит, Гриша. – Он ссыпал снова в коробок спички. Пошарь, Гриша, в каменке, может, осталась какая искра, – попросил Анисим.
Гриша почти влез в каменку.
– Нет, папань. Живое тепло есть, а загнеты нету.
– Ну тогда – вот она спичка, на сегодня и на завтрашнее утро она же.
Гриша взял спичку, коробок – и в дверь. Анисим хотел остановить, дескать, растопляй каменку. Но осадил себя. «Каменку-то мы с собой в дорогу не возьмем».
Гриша расчистил старое огнище, собрал с обочины обгоревшие веточки, сучочки, уложил их шалашиком, содрал с краю сухой мох, накрыл шалашик. Надергал с березки ветренки, смял в пухлый комок, подсунул под шалашик и, мысленно перекрестившись, заслонив собой шалашик, чиркнул спичку. Сквозь мох потянулись белые струйки дыма, проглянул красный глазок и тут же прострелил мох стрельчатый огонек.
Анисим пришел с речки с полным котелком и попросил:
– Григорий Анисимович, не одолжите огонька на разжигу – взаимообразно?
– Бери, Анисим Федорович. Другой бы отказал, а я – душа нараспашку…
– Премного благодарствую, – сдержанно, с уважением ответствовал Анисим. Он перегнул вдвое сырую ветку, как щипцами подхватил пылающую головешку – и скорым шагом в зимовье. Гриша с котелком пошел следом за отцом. Анисим растопил печку, приставил к огню котелок, подождал, пока закипит. Заварил травкой, собирая на стол, поинтересовался:
– Ты замечал, Григорий, какое разное мясо у дичи? Хоть возьми того же глухаря, да и косача, и куропатку – мясо у них темное, а вот у рябчика, как у курицы на грудке, – белое… – Он положил перед Гришей попку глухаря.
– Ты не сказал, папаня, отчего рябчик наособицу.
– Лепешку пошто не берешь?
– А сам? В дорогу бережешь?
– До лепешек еще дойдет, – принялся Анисим за крылышко. Смачно обсосал студенистый бульон. – Про рябчика, признаться, я и сам в догадке. Птица как из яйца вылупилась, так и полетела… Ну ладно, – дохрустел косточками Анисим и встал из-за стола. – Дожевывай да приходи к костру. – Когда Гриша пришел, Анисим обезжиривал шкуру волка. Распластав ее на колодине, соскребал ножом сало, подрезанное мясо.
– Я такого инзимпляра еще не встречал, – то ли осудил, то ли похвастался Анисим, развешивая шкуру на жердь перед костром. – Пусть немного обыгает – проветрится…
Анисим принес мешок с рыбой и стал выкладывать на колодину, как на прилавок, мороженую, с побелевшими глазами рыбу, сортировать ленка, хариуса, тайменя. Гриша немало удивился: сколько добычи. Анисим пошел за орехами, а Гриша принес клетку с белками.
