Голос поющего становился все тише, а аккорды на гитаре — убаюкивающе монотонными.
К тому времени, когда Грэг добрался до Билли Гоат Лейн, Томми уже крепко спал со слабой улыбкой на лице.
Тогда Грэг отложил гитару и посмотрел на Линду.
— Ну, слава Богу, а то у меня иссяк весь запас улиц. Наконец-то он уснул.
— Благодаря вам, — смущенно сказала Линда.
— Не похоже, что вы благодарны.
Она встала, поправила на Томми простыню и, отвернувшись, подошла к балконной двери и слегка приоткрыла ее. Теплый соленый воздух наполнил комнату, легкий ветерок принес с собой смешанные запахи моря.
— Здесь слишком богатая жизнь, — сказала она, стоя спиной к Грэгу. — Томми нуждается в покое и размеренности, а все эти… эти излишества утомляют его. Слишком много всего.
— Вы считаете, это моя вина? — помолчав, спросил он.
— Да, ваша. — Она даже не взглянула на него.
— Но ведь это я укачал его.
— Да, вы все проделали славно и даже трогательно, — холодно согласилась она. — Но ведь именно из-за вас он и не спал. У вас слишком богатая жизнь.
— Может быть, это ваша жизнь слишком бедная?
— Может быть, но нам она больше подходит. Благодарю за серенаду. И спокойной вам ночи. У меня тоже сегодня был очень длинный день.
Чтобы показать, что с нее довольно, Линда вышла на балкон и устремила свой взор на океан — в слабом свете звезд было видно только колыхание пены у берега.
Она ждала, что, получив выговор, Грэг тут же уйдет. Но вместо этого он выключил свет и вышел на балкон, с легким щелчком прикрыв за собой дверь.
— Не закрывайте, — сказала она, повернувшись к нему лицом.
— Я не хочу, чтобы кот вышел из комнаты, и нам еще нужно поговорить.
— Мы можем поговорить завтра.
— Через три дня нам придется изображать счастливых новобрачных. Нам следует все обсудить.
— Это может подождать.
— Нет, не может. Предполагается, что мы, извините за выражение, влюблены и знаем друг друга довольно близко.
— Влюбленные, — с иронией произнесла она и снова отвернулась к морю.
Белые гребешки волн стремились к берегу. Слева от виллы чуть виднелся длинный облезлый пирс, уходивший в море. Желтые огни слабо освещали его, и их отражения танцевали в черной воде.
— Да, влюбленные, — еще более насмешливым тоном, чем у нее, повторил он.
— Для этого надо проделать слишком большую работу. — Она посмотрела вверх на тусклые звезды.
— С обеих сторон.
— У вас это лучше получается, — сказала она. — Вас как-то не беспокоит истинное положение вещей. Вам это, кажется, доставляет удовольствие.
Он подошел к ней. Она не взглянула на него, но сразу почувствовала его близость. Казалось, от него исходит какой-то сильный импульс, который она не могла уловить. В этом было что-то сверхъестественное, и она слегка вздрогнула.
— Вам холодно?
— Нет.
— Вы нервничаете?
— Да, конечно, нервничаю. Мне не приходилось заниматься подобными вещами. Если бы не кот, я бы никогда не согласилась. При одной мысли об этом мне делается плохо.
— Наверное, это будет, как в сказке, — засмеялся он. — Ваши силы удесятерятся благодаря вашему чистому сердцу.
— В отличие от вашего, — ледяным голосом парировала она.
— Верно, в отличие от моего. Но, я полагаю, что сердце у вас чистое, как у вашего покойного мужа. Он был таким же невинным, как и вы? Если да, то тогда откуда взялся ребенок.
Линда вся напряглась, но ничего не ответила.
— Все ясно, — сказал Грэг, и Линда сразу представила себе его кривую усмешку. — Вы не станете чернить его память разговорами с человеком, подобным мне. Но я вовсе не такой плохой. Я не заставляю вас снять его кольцо и надеть мое.
— По крайней мере, хоть это верно, — сказала она бесстрастно.
— Вы не хотите рассказать мне про автокатастрофу? — дерзко спросил он. — Иначе мне снова придется состряпать какую-нибудь ложь для Бадави.
Она опять обратила свой взор к черноте океана.
— Нечего рассказывать. Мы жили тогда в Миннеаполисе. Был ноябрь. Фрэнк, мой муж, и Томми возвращались с покупками домой накануне дня моего рождения. Шел очень сильный снег. Машина попала на участок, покрытый льдом, и потеряла управление. Она ударилась о бетонную опору моста. Муж умер мгновенно. — Она сильно закусила нижнюю губу. — А Томми был ранен, но находился в сознании. Для него это все было ужасно.
— Простите, — сказал он, помолчав мгновение. — Мне очень жаль.
Она устала от всех этих бессмысленных фраз типа «простите», «мне жаль», у нее уже не осталось сил общаться с человеком, который заставил ее заново все пережить.
— Вам жаль, — саркастически проговорила она. — С вашей стороны очень любезно сказать мне это.
— Но мне действительно жаль, черт побери, — вспылил он. — Я же вижу, что ребенку пришлось многое пережить. А вам не приходило в голову показать его психологу и еще кому-нибудь?
— Конечно, я показала его врачам, — теперь ей пришлось еще и оправдываться. — Самый умный из них сказал, что время — лучшее лекарство, и предложил переменить обстановку. С тех пор Томми стал бояться снега, просто приходит от него в ужас.
