Джекобс потерял сознание и упал под стол, где и пролежал до утра, несмотря на то, что ему вновь звонил президент.
Прочитав послание Центра, Штирлиц решил отдохнуть и прогуляться по Нью-йоркскими улицам. Он в третий раз подошел к газетному киоску и попросил свежий номер «Правды». Киоскер — агент ЦРУ решился, наконец, спросить:
— Товарищ Исаев, вы третий раз смотрите газету и не покупаете ее. Почему?
Ни один мускул не дрогнул на лице легендарного разведчика. Пронзив своим коварным взглядом киоскера, он загадочно сказал:
— Я ищу некролог.
— Но некрологи же печатаются на последней странице.
— Тот некролог, который я ищу, будет на первой.
— Вы ждете смерти Хрущева?
Штирлиц не ответил, загадочно улыбнулся, снова отдал газету и ушел.
…В Нью-Йорке no-прежнему шел дождь, а в Москве дул холодный ветер, на Волге стояла прекрасная погода, на Дону тоже было все нормально, на берегах Лимпопо на солнышке грелись очаровательные крокодильчики, на Миссисипи дул легкий речной ветерок, в Австралии аборигены готовились ко сну, в Бразилии дикие обезьяны вообще ничего не делали, в Китае рыбаки сетями вылавливали вкусненькую рыбку, в Антарктиде шло очередное заседание троцкистско-зиновьевского блока, и лишь советский лидер находился в состоянии высшей степени нетрезвости…
ГЛАВА 7. ЧЕГО НЕ МОЖЕТ УРУГВАЙСКОЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО
«Все бред, немыслимая никчемность и паразитарное осуществление конфиденциальной хаотичности социальной пошлости. Высшая степень идиотии — есть прагматическая необустроенность диалектики и ее связь с классами. Чистота — есть продукт дезинтарной антисанитарии марксистско-ленинской философии. А что есть деньги? Хрен без палочки! Что есть мысль? Одухотворенная чистота поноса без счастья! Построение здания — смесь бетона, слизи и грязи! Люди, жалкие людишки — бред. Все бред, и только бред» — размышлял Мартин Рейхстагович, прося милостыню, сидя у мавзолея на Красной площади.
Только здесь мелкий пакостник наконец понял разницу между рублем и долларом. Только здесь, он наконец ощутил разницу между ударом по левой щеке правым кулаком и ударом по правой щеке левым.
Люди шли и шли… Бывшая кепочка рейхсляйтера была наполнена жалкими пятаками и дорогими центами. Никто не обращал на него внимания. И все было бы хорошо, если бы Борман не решился закурить. Он забыл прочитать, висевший у ГУМа плакат с надписью:
На Красной площади не курят!
Борман закурил сигарету, вдохнул легкий ее аромат и даже не заметил, как получил поддых от мощного парня — агента КГБ, маячившего у него под глазами третий час.
— Ты что, скотина, по-русски читать не умеешь?
— А в чем, собственно говоря, дело? — спросил удивленный Борман.
— Он еще и спрашивает! — сказал не менее удивленный агент КГБ и влепил очередную затрещину.
— Вы не имеете права! — запищал Борман.
— Имею, — сказал агент и мастерски врезал ногой в пах по-прежнему недоумевающему Борману.
— Да за что же, черт вас возьми?!
Агент КГБ, он же полковник срочной службы Григорий Мордобитов сделал довольную гримасу и надел на правую руку перчатку, предварительно вложив туда свинцовый кастет.
Борман видел все это и понял, что дело принимает серьезный оборот. Видели это и ротозеи, слоняющиеся по Красной площади, и молодые влюбленные парочки, зашедшие сюда, поглазеть на Ульянова-Ленина, и пенсионеры, и школьники, и студенты, и члены национальной Лиги Советского Союза «Ленин — не импотент, а просто больной человек!», и даже агенты ЦРУ, Великобритании, Франции, Германии, молодой еще тогда Республики Зимбабве и других разведок. Видел это и Юрий Алексеевич Гагарин. Все они собрались вокруг Бормана и ждали занимательного представления. Полковник Мордобитов не заставил себя ждать. Очередной удар он решил нанести в область, чуть ниже пояса. Борман взвыл и принялся материться на немецком языке. Мордобитов не знал немецкого языка, но его обучали в школе КГБ, где привили ненависть ко всем чуждым языкам, и поэтому, немного подумав, он повторно нанес удар в то же место. В толпе послышались радостные рукоплескания. Кто-то, очень порядочный на вид подошел к Мордобитову и крепко, no-товарищески, пожал ему руку, похлопав его по щеке и сказав:
— Вот такие мальчики восславят нашу Родину!
Видя такую поддержку, Мордобитов зажал жалкое горло Бормана в своих руках и принялся душить его. Изрыгая пену, Борман кричал:
— Помилосердствуйте, соотечественники!
Германские агенты молча стояли и не могли ничего сделать.
Гришка Мордобитов еще с детства был далеко не глупым парнем и решил отпустить несчастного, так как мог его задушить до смерти, и тем самым оградить себя от удовольствия издеваться над ним дальше. Положив несчастного лицом вниз, он врезал ему по почкам с двух сторон…
Неизвестно, чем бы это все закончилось, если бы в Кремле не открылась форточка и из нее не высунулась кричавшая лысая голова:
— Товарищи, дорогие мои, ну разве ж можно так?! По почкам же это очень больно! Надо просто, по морде, по морде и по-жестче!
Все были удивлены, узнав в кричавшем, Никиту Сергеевича Хрущева.
— А кого бьем? — спросила голова.
— Он курил на Красной площади, — крикнули из толпы.
— Так дайте ему еще и приведите ко мне на допрос.
— Слушаюсь, товарищ Первый секретарь! — сказал Григорий Мордобитов и мощным ударом в нижнюю челюсть заставил несчастного Бормана встать на колени.
— Я больше не буду! — заплакал мелкий пакостник.
— Там разберутся, — сказал Мордобитов и поволок за собой стонавшее тело…
…В кабинете Первого, кроме самого Первого, были Леонид Ильич Брежнев, Константин Устинович Черненко, Юрий Владимирович Андропов, Жуков, Микоян, Пельше, работники ЦК, секретари, секретарши, графин самогонки, икра черная, икра красная, икра баклажановая, рябчики в слоновом соусе, лягушатина в масле, говядина в виде тушенки, суп с фрикадельками, суп гороховый, уха из отборных сортов осетрины, грибки, запеченные в сметанном соусе, цыплята табака, рагу из баранины, обыкновенные русские пельмени, две банки консервов «Завтрак туриста», кильки в томатном соусе, пакетик молока, бутылочка кефира, черный бразильский хлеб, израильский кофе, английское какао и нежный, ароматный Южно- Африканский черный чай. Проходило важное совещание на тему: до какой степени дошли советские граждане, что курят на Красной площади.
— Товарищи, оказывается среди нас есть такие товарищи, что нам совсем не товарищи, — начал Брежнев.
— Товарищи, моя однако, возмущается! — подхватил Черненко.
— Сажать таких надо! — задумчиво изрек Андропов.
— Может, позвать Штирлица? — помыслил вслух Жуков.
Пельше посмотрел на Хрущева, перевел взгляд на Брежнева и, остановившись на Жукове,
