— Запрокинь голову, я тебе на нос положу платок. Только подожди, намочу водой.
Не успела я найти кран, как ко мне кинулась большая девочка и ткнула кулаком в грудь.
— Чего, чего земляка-то избила?
И она прибавила слово, которое самое страшное ругательство.
— Я его не трогала. Только сказала, что нехорошо воровать мамино яблоко.
— А куда побежала, ябедничать?
— Я не ябедничать, а платок намочить. А то из него так вся кровь вытечет, и он умрет.
— Скажешь кому — убью.
В коридоре за столиком сидела медсестра. Она что-то писала.
— Там у мальчика с черной челкой кровь из носа идет. Нужно приложить мокрое полотенце.
— Расковырял, поди? На-ко, отнеси ему на лоб пузырь со льдом.
Пузырь оказался резиновой грелкой, но круглой. Ко мне опять подскочила драчунья:
— Ты медсестре наябедничала?
Я отшатнулась, но увидела, что Драчунья не собирается меня бить, а сама меня боится.
— Ты не знаешь, где кран? Надо намочить полотенце, и кровь ему обтереть.
Драчунья принесла мне мокрое полотенце.
— Хочешь конфетку?
Никакой конфеты мне не хотелось. Но ведь невежливо сказать «нет». Мне и в голову не пришло, что конфету она вынет изо рта.
Чтобы Драчунья не заметила, как мне противно, я быстро проглотила обсосанную карамельку как таблетку.
— Во! А ты, оказывается, своя!
Драчунья опять прибавила ругательство и села на мою кровать. Она даже не взглянула на «земляка» и не стала помогать вытирать кровь.
Вечером пришла мама. На кровати сразу стало уютно от ее большого тела. Она сказала, что папа уехал во Вьетнам и привезет мне оттуда настоящий кокосовый орех.
— А вот этот ее яблоко съел!
Драчунья подошла к нам так близко, как будто это ее мама.
— Ну и на здоровье.
Мама раскрыла сумку и достала оттуда маленький торт.
— А с кремом ей нельзя. При печени нельзя ничего жирного.
Мама испуганно взглянула на Драчунью.
— Здесь совсем немного крема, вы его ложкой соскоблите и съедите торт.
Ну что этой Драчунье надо? Что она все время лезет в чужой разговор? Моя мама врач и лучше знает, что можно, а что нельзя.
Чтобы мама не могла больше поворачиваться к Драчунье, я забрала ее теплые руки в свои. От белого халата привычно пахнет эфиром. Руки чуть шершавые, с пересохшей кожей. Под моими влажными пальцами тихонько бьется голубая жилка.
— Мам, во Вьетнаме война?
— Да, но папа будет в других районах.
— Ты скоро ко мне опять придешь?
— Скоро. Послезавтра.
Я загадала, что если мама обернется в дверях, значит, она меня больше всех любит. Мама обернулась и помахала мне рукой.
— Счастливая ты. У тебя мама врач и ее по блату к тебе, когда хочешь, пускают. А к остальным только по воскресеньям или когда температура 38.
Температура! Вот, что мне нужно, чтобы стать такой же больной, как и все. Если попробовать перед тем, как раздают градусники, попрыгать на кровати, как Драчунья, или поноситься по коридору, как мальчишка с челкой, наверняка поднимется температура.
— Ма-ма, где моя мама, хочу к маме…
Заплакала маленькая девочка с тоненькими косичками, которая лежит у окна. Я отковыряла ложкой кусок торта и подсела к ней на кровать.
— Не хо-чу ничего… У ме-ня все свое есть… Хочу к маме…
Девочка плакала по-настоящему. У нее вздрагивала спина, и дергались косички.
— Во! Опять ревет! Ей мамочка до сих пор еще жопу ватой вытирает.
Драчунья ухватилась за спинку и стала прыгать на девочкиной кровати.
— Не плачь, раз твоя мама приносит тебе передачи, значит, она тебя не бросила. Ты ей напиши письмо.
— Я н-не уме-ею писать!
— Не плачь, я расскажу тебе вьетнамскую сказку.
Сказку вся палата слушала очень внимательно. Драчунья даже забывала скакать на кровати. Я бы и еще одну рассказала, но мне нужно было начинать повышать температуру — скоро градусники принесут.
— Следующим номером нашей программы выступа-ает Дуня Кувшинкина! Отрывок из балета «Лебединое озеро»!
Плакса захлопала в ладоши и засмеялась. У нее были такие же мелкие и редкие зубы как у Блажи.
— Парам-парам-парам-та-та…
Танцевать на цыпочках было трудно, особенно на одной ножке, но я много прыгала и кружилась, как настоящая балерина. Лоб уже мокрый — хорошо, щеки горят — хорошо. Можно градусник ставить.
— У тебя сколько?
— 35 и 8.
— А нормальная сколько?
— 36 и 6. Зря ты бесилась — так температуру не набьешь. Нужно градусник к батарее прижать. И вообще, зачем тебе температура, если к тебе мать и так по блату пускают?
Стыдно. Драчунья и та догадалась, что мне нужна температура. Выскальзываю в туалет. В туалете жарко. Пахнет сохнущими в ведрах тряпками и хлоркой. Из крана капает горячая вода. Градусник выскальзывает из подмышки и начинает ловить капли: кап — попало, кап мимо…
— Ты где болтаешься? Давай градусник. Пора лекарства раздавать.
Ой, забыла на него посмотреть.
— Ай-ай-ай. Не стыдно? Зачем градусник у батареи держала? А еще дочка врача называется.
Вот бы провалиться сквозь кровать, потом сквозь пол, и даже сквозь улицу. Теперь медсестра скажет врачу, врач — маме, и мама узнает, какая я!
Утром никто не вспомнил про мой обман. Все высыпали в коридор встречать новенькую. Новенькая появилась у нас как принцесса на горошине. Сначала принесли второй матрас, потом несколько подушек, под кровать поставили двенадцать бутылочек, чтобы она в них писала. Наконец, ее привели. В красивом небольничном халатике и рубашке с кружевами. Мы сидели, как в кино, рядком на кровати Плаксы и смотрели, как Новенькая, не спеша, вынимает из сумочки зеркало, расческу, коробку с разноцветными нитками, пяльцы и все это аккуратно укладывает в тумбочку. Потом нюхает воздух, отвинчивает пробку на бутылке с одеколоном и прыскает на кровать.
— Помажь и мне.
Драчунья робко подставляет ей голову. Такой тихой я ее никогда не видела.
— Мне ничего нельзя делать. У меня порог сердца.
Новенькая и говорит как взрослая. И руки у нее пухлые, с маникюром.
— Меня тут все знают. Я уже пятый раз в больнице.
Вот, значит, что такое настоящая болезнь. Я с завистью пересчитала бутылочки под кроватями. Даже у Плаксы их было три, а у меня только одна. Скоро меня обещали зондировать, и тогда уж точно все откроется.
