Августин. Итак, есть знаки, которые, означая другое, в то же время означают и самих себя.
Адеодат. Есть.
Августин. Не представляется ли тебе таким вот знаком и двухсложный знак 'союз'?
Адеодат. Ни в коем случае, ибо то, что им обозначается, не суть имя; сам же он – имя.
Глава V
О взаимно означающих друг друга знаках
Августин. Ты неплохо проник в суть вопроса. Теперь обрати внимание вот на что: не встречаются ли такие знаки, которые взаимно означают друг друга? Например, слово 'союз' и то, что им обозначается: 'если', 'или', 'и', 'ибо' и т. д., в таком взаимном отношении не находятся, поскольку, хотя все эти частицы и определяются одним этим термином, но сам он не обозначается ни одной из них.
Адеодат. Понимаю. Будь добр, продолжай.
Августин. Разве ты не знаешь, что когда мы говорим, например, 'имя' и 'слово', мы произносим два слова?
Адеодат. Знаю.
Августин. А когда говорим 'имя' и 'слово', то разве мы не произносим два имени?
Адеодат. Произносим.
Августин. Следовательно, ты понимаешь, что как имя означается словом, так, в свою очередь, и слово – именем.
Адеодат. Понимаю.
Августин. Можешь ли ты сказать, чем они различаются между собою, за исключением того, что пишутся и произносятся различным образом?
Адеодат. Пожалуй, могу: думаю, различие это было указано мною несколько раньше. Когда мы говорим 'слово', то обозначаем этим все, что с известным значением произносится членораздельно голосом; отсюда, всякое имя, а равно и сам термин 'имя', есть слово, но не всякое слово есть непременно имя (существительное), хотя сам термин 'слово' есть имя (существительное).
Августин. Ну, а если бы кто-нибудь начал утверждать, что как всякое имя есть слово, так и всякое слово – имя: смог бы ты в этом случае найти между ними какое- нибудь различие, кроме различных звуков и букв?
Адеодат. Не смог бы да и не думаю, чтобы между ними было какое-либо сущностное различие.
Августин. Ну, а если все, что с известным значением произносится членораздельно голосом, хотя и представляет собою и слова, и имена, однако по одной причине бывает словом, а по другой – именем, то разве между тем и другим не будет в этом случае никакого различия?
Адеодат. Не понимаю, каким образом.
Августин. Но, по крайней мере, ты должен понимать, что все окрашенное видимо, а все видимое – окрашено, хотя эти два слова имеют каждое свое, причем различное значение?
Адеодат. Это понятно.
Августин. Но ведь точно также и всякое слово может быть именем, а всякое имя – словом, хотя эти два имени или слова имеют различное значение.
Адеодат. Te???? вижу, что это возможно, но как это возможно – прошу тебя мне показать.
Августин. Полагаю, ты знаешь, что все, произносимое членораздельно и с известным значением, воздействует прежде всего на слух, посредством коего и воспринимается, а затем уже передается памяти, чтобы быть распознанным.
Адеодат. Знаю
Августин. Следовательно, когда что-либо произносится вслух, то процесс восприятия состоит не из одного, а, по крайней мере, из Двух действий?
Адеодат. Верно.
Августин. Ну, а если название 'слово' произошло от одного из этих двух действий, а 'имя' – от другого; т. е. 'слово' от того, что как бы поражает слух, а 'имя' от познания*, так что первое дано слухом, а второе – душой?
Адеодат. Соглашусь, если покажешь, каким образом мы можем называть каждое слово именем.
Августин. Охотно. Думаю, что ты помнишь, что так называемое местоимение ставится вместо имени, хотя обозначает предмет и менее полно, нежели имя (существительное). Полагаю, что тот, у кого ты изучал грамматику, так определил его: 'Местоимение – это часть речи, подставляемая вместо имени (существительного) и имеющая то же самое, только менее полное значение'.
