конце 1943 года среди прочих ко мне попало следующее предложение, поступавшее с фронта: таранить тяжелые бомбардировщики, и в особенности головной, ведущий самолет. Нет никакого сомнения, что эта мысль была подсказана действиями японских летчиков-камикадзе, тех, которые ради уничтожения особо важных целей пикировали прямо на них в своем самолете. Такое самопожертвование своими корнями уходило в верования, традицию, в само представление японцев о героизме. Мы, европейцы, могли удивляться или восхищаться этим, но это было чуждо нашей природе, вот почему я отказался от самой идеи самопожертвования в принципе. Но с другой стороны, подобные идеи, самым ревностным поборником которых являлся майор фон Корнацки, положили качало формированию специальных, элитных частей истребительной авиации. Вместо тарана они должны были плотным строем атаковать вражеские бомбардировщики с наиболее близкого расстояния. С мощным вооружением у них, вероятно, был больший шанс сбить неприятеля. Таран был уже не нужен. Но для этого просто необходимо пробиться и подобраться как можно ближе к врагу. Цель — любой ценой сбить тяжелый бомбардировщик, и, если во время штурм- атаки их собственные самолеты получали тяжелые повреждения, они всегда могли пойти на таран и выброситься с парашютом.
После первоначального успеха экспериментальной эскадрильи раздался призыв к добровольцам, которые, как и ожидалось, не замедлили откликнуться. На вооружении у штурм-истребителей находились 'Fw-190', оснащенные четырьмя 20-мм пушками, а немного спустя двумя 20-мм и двумя 30-мм типа 108 пушками. Летчик защищался дополнительной броней. Вскоре был сформирован первый штурм-полк. Он первоклассно проявил себя и достиг блестящих результатов при допустимом уровне потерь. Тем самым было положено основание очередным штурм-полкам. Моей целью было вплоть до сентября 1944 года ввести в состав каждой из девяти групп, оборонявших рейх, один такой полк, по осуществлению этого плана помешало вторжение.
Ужасающая серьезность положения дел в воздухе ясно предстала передо мной, когда весной 1944 года я принял участие в сражении по защите рейха вместе с полковником Траутлофтом - инспектором дневных истребителей восточного сектора. Пришло сообщение, что 'толстая собака' приближается со стороны побережья Голландии. Как всегда, мы следили за всем из моего небольшого пункта управления в Готтенгрунде. Я приказал прогреть моторы у двух 'фокке-вульфов' на аэродроме Штаакен и пригласил Траутлофта сопровождать меня. Он быстро пробежал 50 метров и влез в 'Физелер Шторьх', который поджидал нас с уже пущенным мотором, а десять минут спустя мы вылетели из Штаакена. Курс — на запад, высота — 7600 метров.
На радиоволне истребительной авиации рейха к нам поступила подробная информация о местоположении, направлении, высоте и других важных деталях, касавшихся основного соединения бомбардировщиков в количестве около восьмисот 'В-17' и других самолетов, которые летели спереди, а также с флангов, обороняя основное соединение. Едва только мы пересекли Эльбу севернее Магдебурга, как сразу заметили неприятеля. Мы пропустили соединение американских самолетов на почтительном расстоянии от 8 до 16 километров. Мимо нас пролетело 800 бомбардировщиков, 2000 тонн груза смерти, разрушения и пожаров находилось внутри их серебристых тел, устремленных к цели где-то внутри Германии. Надо было что-то предпринимать. Бесконечные соединения четырехмоторных бомбардировщиков следовали волна за волной, справа и слева над нами, оставляя кое-где следы в разреженном воздухе, а рядом с ними бесчисленное множество истребителей 'мустанг'. 'Радиус действии неприятельских истребителей не распространяется за пределы Эльбы', — согласно точки зрения Генерального штаба! По поводу Рура они уже давно перестали что-либо говорить, но по-прежнему отказывались видеть то, что было четко написано большими буквами в небе Германии.
А где же наши боевые авиасоединения? Переключившись на другую, командную волну, я обнаружил, что часть наших сил собиралась совершить посадку после завершения атаки и готовилась ко второму боевому вылету, чтобы встретить противника на обратном пути. Однако вид у соединения бомбардировщиков был вовсе не таким, каким он должен быть после сражения. В этом не было ничего удивительного при таком множестве бомбардировщиков, а также истребителей сопровождения.
Итак, немецкие боевые авиачасти сейчас собираются в воздухе где-то между Берлином и Магдебургом. Мне необходимо посмотреть их в действии. Только что мимо нас проследовало одно из последних соединений противника, и у меня зачесались руки: неужели я буду пассивным наблюдателем этого парада? Я совершил левый вираж и приблизился к соединению, как вдруг заметил отставший 'В 17', который пытался пристроиться к другому соединению с левой стороны. 'Ганс, — крикнул я, — готовься! Сейчас мы его перехватим'.
В нашем решении не было ничего героического. Если бы мы направились прямо против неприятеля и сбили ведущий самолет, то, несомненно, нас сбили бы тоже. Но теперь, при наличии отставшего самолета, мы должны были действовать очень быстро, прежде чем он успеет присоединиться к своим.
Я сидел у него на хвосте в 100 метрах. 'В-17' открыл огонь и предпринял отчаянную попытку избежать столкновения. В это мгновение в мире существовал лишь тот самый бомбардировщик, сражавшийся за свою жизнь, и я. Как только полыхнули мои пушки, так сразу же полетели металлические куски, из двигателей повалил дым, а летчики сбросили весь груз бомб. Но потом загорелся один бензобак под крылом самолета. Экипаж стал выбрасываться на парашютах. Вдруг по радио раздался голос Траутлофта: 'Адольф, внимание! 'Мустанги'! Я подбит! Пушки заклинило!'.
И затем — после первых же выстрелов четырех 'мустангов' — я понял все. Насчет 'В-17' никакой ошибки быть не могло, с ним было покончено, но не со мной. Просто я спасался бегством. Спикировав вниз на полной скорости, я тем самым попытался ускользнуть от преследовавших меня 'мустангов', которые бешено обстреливали меня. Направление — восток, на Берлин. Трассирующие пули приближались все ближе и ближе.
Поскольку мой 'фокке-вульф' грозил развалиться на части и у меня был крайне малый выбор среди тех возможностей, которые обычно дозволяются правилами игры в столь затруднительной ситуации, я сделал то, что уже дважды спасало мне жизнь в небе над Англией: выстрелил в воздух прямо перед собой из всего, что у меня было.
На моих преследователей ото оказало желаемое воздействие, так как они вдруг увидели прямо по курсу дым от разрывов снарядов. Вероятно, они подумали, что им повстречался первый истребитель, стрелявший, в обратном направлении, или же второй нападавший немецкий истребитель находился позади них. Мой трюк достиг цели, ибо они повернули направо и выше, а потом исчезли.
ВТОРЖЕНИЕ: НАЧАЛО КОНЦА
Мой оперативно-боевой вылет подтвердил, что спад нашей боевой мощи был вызван не только материальными, но еще и проблемами с личным составом. Чем сильнее падал уровень подготовки новых пилотов, тем более важным для наших авиачастей становилось то, чтобы их возглавляли опытные и способные офицеры. Естественно, что в них имелся недостаток более, чем когда-либо. Хороший офицер является продуктом тщательного отбора и подготовки. Но багаж опыта мог быть накоплен только в ходе боевых сражений, а этот процесс, к сожалению, является причиной сокращения численности тех же самых офицеров.
Если нам хотелось иметь хорошо подготовленные и более крупные оперативно-боевые силы, то тогда недостаток подходящих командиров можно было преодолеть только за счет увеличения размеров самих авиачастей. В связи с этим еще в начале 1943 года я предложил увеличить обычную численность эскадрильи с 12 до 16 самолетов и летчиков. Это началось осенью 1943 года, когда численность 2-й и 26-й истребительных авиагрупп, воевавших на запале, возросла со 112 до 160 самолетов.
Следующим моим шагом являлось ослабление, насколько это было возможно, фронтовой авиации с целью усиления обороноспособности рейха, которая была почти истощена. Эти усилия не оказались тщетными и настойчиво продолжались всю зиму, невзирая на противодействия. Но все выглядело так, как будто все результаты сводились на нет вследствие невероятного усиления воздушной активности союзников. На жерновах мельницы активно действовавшей авиации союзников неустанно перемалывались все наши попытки по наращиванию сил, так что в итоге наша обороноспособность сильно страдала. Но
